Между тем неземной металл с каждой минутой становился все крепче; добела раскаленная вязкая масса сделалась сначала вишнево-алой, потом — багровой, и вскоре ее тускло-красное мерцание погасло вовсе. Остывающий металл сжимался, крошечные частицы его смыкались все теснее, невидимые глазу трещины и поры закрывались, захватывая окружающий воздух, а вместе с ним и руны колдуньи, накрепко и навсегда замыкая их внутри клинка. И так и должно было быть, ибо меч этот был волшебным, и вся магия, что разлита в английских лесах между временем цветения анемон и листопадом, попала в него почти целиком; не миновало этот меч и волшебство, что обитает на юге средь меловых холмов, по которым бродят лишь стада овец да кроткие пастухи. И были сплавлены в этом клинке и запах тимьяна, и цвет сирени, и хор птичьих голосов, что звучит перед самым рассветом светлым апрельским утром, и гордое великолепие рдеющих рододендронов, и игривый смех звенящих ручьев, и бесконечные мили цветущего боярышника.
И к тому времени, когда клинок окончательно потемнел, он был уже весь пронизан волшебством.
Никто не сможет поведать вам об этом клинке всего, ибо те, кому известны пути и дороги Вселенной, коими огнедышащий металл молний летел, пока не был захвачен плывущей по своей орбите Землей, слишком заняты, чтобы тратить свое время на такую чепуху, как магия; потому-то они и не смогут объяснить вам, как был создан этот меч. И точно так же те, кто знает, откуда берется поэзия, кто понимает, почему человеку так нужна песня, и знаком со всеми пятьюдесятью разновидностями магии, не сумеют рассказать вам, как был создан этот меч, ибо и у них слишком мало свободного времени, чтобы тратить его на такую малость, как занятия наукой; потому-то им неведомо, откуда взялось само вещество волшебного клинка. Впрочем, им вполне достаточно знать, что когда-то этот металл пребывал вне Земли, а потом оказался на ней, среди привычных нам серых камней, и что когда-то он сам был простым камнем, но теперь в нем появилось нечто сродни чуть слышной музыке; так пусть тот, кому это по силам, разгадает загадку меча.
Тем временем колдунья подняла остывший меч за рукоять, которая вышла довольно толстой, круглой с одной стороны, ибо в земле была проделана для нее полукруглая канавка, и принялась точить клинок, водя по лезвию диковинным зеленым камнем и напевая при этом какую-то волшебную песню. Алверик же молча наблюдал за ней и дивился, совершенно позабыв о беге времени, и все, чему он стал свидетелем, могло занять и несколько мгновений, и несколько часов, за которые звезды могли уйти довольно далеко по своим небесным тропам. Но вот ведьма закончила работу и встала, держа меч обеими руками. Решительным жестом протянула она оружие молодому лорду, и когда он принял его, колдунья вдруг отвернулась, и в глазах ее промелькнуло такое выражение, словно ей хотелось оставить этот меч себе — или оставить при себе Алверика. Когда же юноша захотел поблагодарить ее, оказалось, что колдунья куда-то исчезла.
Напрасно стучал он в дверь ее темной хижины и, обратясь к темным вересковым полям, кричал: «Колдунья! Колдунья!» Никто ему не откликнулся, и лишь дети на отдаленных фермах заплакали от испуга, услышав в ночи его зов.
И в конце концов Алверик вернулся домой, и так было лучше для него.
ГЛАВА II
АЛВЕРИК ВИДИТ ЭЛЬФИЙСКИЕ ГОРЫ
Луч восходящего солнца попал прямо в окно длинной, скромно обставленной комнаты на вершине башни и разбудил Алверика. Едва проснувшись, молодой лорд сразу вспомнил о волшебном мече, и эта мысль сделала его пробуждение особенно приятным. Не было ничего удивительного, что воспоминание о подарке привело молодого лорда в прекрасное расположение духа, ибо в самом мече была заключена своя, особенная радость, которая легко вступила во взаимодействие с утренними мыслями Алверика, также еще принадлежавшими стране снов и мечтаний, откуда родом был сам клинок; больше того — излучаемую этим магическим мечом радость отчетливо и ясно ощущал каждый, кто приближался к нему, пока он был новым.
Алверику не нужно было ни с кем прощаться, и он решил тотчас отправиться в дорогу, чтобы не задерживаться в замке и не объяснять отцу, зачем он берет с собой новый меч. Дабы избежать этого объяснения, Алверик пренебрег завтраком и просто бросил в сумку кое-что из провизии, а на плечо повесил новенькую кожаную флягу, которую даже не наполнил, зная, что по пути ему непременно встретится ручей или источник. Отцовский меч Алверик прицепил к поясу, как обычно носят мечи, а второй повесил за спину, укрепив его сыромятным шнуром так, чтобы шершавая рукоять меча торчала над плечом. Закончив эти нехитрые приготовления, он пустился в путь налегке, не взяв с собой никаких денег, за исключением пригоршни медных монет, имевших хождение в полях, которые мы знаем, ибо юноша понятия не имел, какие деньги или средства обмена используются по ту сторону сумеречного барьера.
