В тот же день они похоронили убитых арабов, предварительно сняв с них фляги с водой и все съестное; ночью подняли на борт все бочонки, и несколько дней протекло без происшествий. Впрочем, одно событие чрезвычайной важности все-таки случилось: раз поднялся вдруг ветер, но дул он к югу, оазис же был расположен на север от корабля, и оттуда можно было выбраться по протоптанной верблюдами дороге, поэтому Шард решил не трогаться с места. Если бы ветер показался ему устойчивым, он бы, возможно, приказал поднять паруса, но бриз, как и предчувствовал Шард, к вечеру стих, да и вообще ему нужен был совсем другой ветер. Снова дни потекли за днями, одна неделя прошла, вторая — ни дуновения. Бычье мясо быстро портилось, пришлось зарезать еще трех животных; теперь быков осталось всего семь.
До сих пор матросам никогда не приходилось так подолгу пробавляться без рома. Капитан Шард удвоил число вахтенных, отрядил еще двух матросов спать возле пушек. Команде приелись и незатейливые игры, и почти все песни, а любимые побасенки — заведомые небылицы — утратили новизну. И однажды они в полной мере ощутили однообразие пустыни.
В Сахаре тоже есть своя прелесть, провести там день — большое удовольствие, неделю — приятно, две недели — уже дело вкуса, но тут счет пошел на месяцы. Матросы были отменно вежливы, исполнительны, но боцман все же поинтересовался у Шарда, когда тот намерен трогаться в путь. Задавать такой вопрос капитану корабля, замершего посреди пустыни при полном штиле, не слишком разумно, однако Шард ответил, что наметит курс и дня через два сообщит его боцману. Еще два дня прошли под гнетом пустынного однообразия, а в этом отношении с пустыней Сахарой не может соперничать никакой другой уголок земли. Ни великие болота, ни поросшие травой бескрайние степи, ни океанская ширь; только Сахара во все времена года остается неизменной, она всегда одна и та же: нет цветов, что выросли и вот уже вянут, из года в год на сотни миль вокруг тянутся однообразные пески. Снова боцман пришел, стянул с головы бескозырку и очень вежливо попросил капитана Шарда сообщить команде о новом курсе корабля. По его расчетам, ответил Шард, им надо, не снимаясь с места, съесть еще трех быков, поскольку трюм вмещает только три бычьи туши, а быков пока остается шесть.
— А что если не будет ветра? — спросил боцман.
В этот миг чуть заметный северный ветерок взъерошил чуб боцмана, теребившего в руках бескозырку.
— Уж мне-то не надо рассказывать про ветер, — бросил капитан Шард, и боцман немного струхнул: мать у Шарда была цыганка.
Но то оказался случайно залетевший ветерок, причуда Сахары. Прошла еще неделя, они съели еще трех быков.
Теперь матросы выполняли приказы Шарда с нарочитым старанием, но на их лицах появилось зловещее угрюмое выражение. Когда Билл пришел в очередной раз, Шард ответил ему на цыганском наречии.
И вот однажды, знойным, типичным для Сахары утром с «катера» поступил сигнал. Вахтенный доложил Шарду, и тот прочел сообщение: «С кормы подходит конница»; чуть позже с «катера» добавили: «С пушками».
— Ага, — произнес капитан Шард.
У Шарда была одна надежда: сигнальные флажки на «катере» трепетали. Впервые за пять недель с севера подул слабый ветерок, очень слабый, едва ощутимый. Подъехал Дик-Испанец, бросив якорь, пришвартовался к правому борту, а слева по борту медленно приближалась конница.
Всадники появились в поле зрения только днем, а ветер тем временем все дул.
— Один узел, — к полудню произнес Шард. — Два узла, — заметил он, когда пробило шесть склянок; ветер крепчал, но и арабы подступали все ближе. К пяти часам удалые матросы непутевого корабля «Лихая забава» насчитали двенадцать старинных длинноствольных пушек на низких лафетах, запряженных лошадьми, да еще пушечки полегче, которые везли верблюды. А ветер дул все сильнее.
— Не поднять ли паруса, сэр? — предложил Билл.
— Пока нет, — ответил Шард.
К шести часам арабы остановились вне досягаемости бортовых орудий. В тревоге прошел час или около того; арабы не приближались. Очевидно, они рассчитывали дождаться темноты и тогда выкатить орудия к бою. Возможно, они намеревались насыпать бруствер и под его прикрытием в полной для себя безопасности бить по кораблю.
