— Мы видели ее границу, — вставил Зенд. — Границу, сделанную из сумерек!
— Наверное, это был просто вечерний туман, — предположил Вэнд.
— Но я стоял на самом краю зачарованной земли! — не сдавался Зенд.
И Вэнд улыбнулся и, качая головой, оперся на свою палку с крюком, и каждое движение его бороды, казалось, отметало все небылицы, которые Зенд рассказывал о сумеречной границе и о Стране Эльфов, и губы смеялись над ними, а мудрые глаза смотрели с бесконечным терпением и серьезностью человека, твердо знающего, что за пределами знакомых нам полей ничего волшебного нет и быть не может.
— Нет, — молвил он, — то была вовсе не Страна Эльфов.
И Нив тотчас согласился с Вэндом, ибо внимательно следил за его настроением, изучая привычки и обычаи здравомыслящих людей. После этого они еще немного поболтали о волшебной стране, но каждый говорил о ней так легко, словно человек, рассказывающий о сновидении, которое явилось к нему перед самым рассветом и ушло незадолго до пробуждения. А Алверик понял одно: его Лиразель живет теперь не только за границей полей, которые мы знаем, но и за пределами человеческой веры, и от этого она сразу показалась ему еще более далекой, — и Алверик с особенной остротой ощутил свое одиночество.
— Я тоже когда-то искал ее, — сказал Вэнд. — Но, нет — Страны Эльфов не существует.
— Не существует, — кивнул Нив, и только Зенд удивился.
— Нет, — повторил Вэнд и, подняв голову, посмотрел на своих овец.
И сразу за отарой он вдруг заметил сияющую линию или черту, которая подбиралась все ближе и ближе к его овцам.
Вэнд так долго и пристально смотрел на странную черту, скользившую вниз по склонам холмов на востоке, что и остальные повернулись в ту сторону.
И они тоже увидели ее — она сверкала, как серебро и была чуть голубоватой, словно сталь, она искрилась и играла отблесками удивительных огней, а перед ней, словно предвещающий грозу легкий бриз, летели негромкие звуки древних песен.
Пока люди в немом изумлении взирали на эту странную и прекрасную линию, она достигла одной из овец, что забрела дальше остальных, и в одно мгновение превратила ее кудрявую шерсть в чистое золото, о котором рассказывается в старинной легенде. А в следующий миг овца исчезла. Только тогда потрясенный пастух заметил, что сияющая линия была больше похожа на стену тумана, что порой поднимается в сумерки от маленького ленивого ручья, но продолжал смотреть на нее как завороженный, не двигаясь с места и ни о чем не думая. Один лишь Нив сумел быстро оторвать взгляд от этого чуда и, коротко кивнув Зенду, схватил Алверика за руку и заторопился дальше к Эрлу. Но сверкающая линия, — хоть и двигалась не так скоро, хоть и замедляла ход каждый раз, когда натыкалась на малейшие неровности почвы, — все же ни разу не остановилась, когда они отдыхали, и не снизила скорости, когда путешественники совсем выбились из сил. Она продолжала уверенно двигаться через холмы и живые изгороди Земли, и даже закат солнца не изменил ее удивительного облика и не заставил ее остановиться.
ГЛАВА XXXIV
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЛИКАЯ РУНА
Пока Алверик, подгоняемый двумя безумцами, спешил домой, к землям, которыми он когда-то владел, голоса эльфийских рогов звучали в Эрле днями напролет. И хотя слышать их мог только Орион, они, тем не менее, заставляли вибрировать наш, земной воздух, наполняя его своей удивительной, золотом звенящей музыкой, и каждый день был напоен всеми красками волшебства. И жители долины чувствовали это, а многие девушки спозаранку высовывались из окон, чтобы поглядеть, что же так заколдовало раннее утро. Однако, по мере того как день склонялся к вечеру, очарование неслышной музыки становилось все менее заметным, зато предощущение неминуемого чуда становилось сильнее.
Каждый вечер на протяжении всей жизни, — за исключением дней, когда ему случалось хворать, — Орион слышал трубный зов эльфийских рогов, и, если сумерки доносили до него их голоса, он знал, что с ним все в порядке. Теперь же рога начинали звучать у него ушах с самого утра; их пение, похожее на предваряющие торжественный марш фанфары, сопровождало Ориона на протяжении почти всего дня, однако когда Орион выглядывал из окон замка, то не видел ничего. И все же серебряные трубы продолжали звенеть, возвещая неизвестно что и уводя его мысли все дальше от вещей земных, являющихся предметом заботы обычных людей — от всего, что способно отбрасывать тень. В иные дни Орион не разговаривал с людьми вовсе, а отправлялся бродить по округе вместе с троллями и другими эльфийскими существами, что явились вслед за ними в наши поля, и все жители Эрла и отдаленных ферм, что попадались ему навстречу, замечали в глазах молодого лорда выражение, ясно указывавшее на то, что мысли его блуждают в краях и землях, которых обычные люди побаивались. И действительно, мысли Ориона витали вдалеке от полей Земли, стремясь оказаться там, где была его мать, а мечты Лиразели в свою очередь были с Орионом, на которого она мысленно изливала всю нежность, скопленную за годы, что стремительно пронеслись над нашими так и не понятыми ею полями. И Орион каким-то образом чувствовал, что теперь мать стала ближе к нему.
