Но не только ради троллей и блуждающих болотных огней эти странные существа покинули зачарованный край и перебрались через сумеречную границу, которую в обычные времена редко кому случалось нарушать; главной причиной этого служили мысли и устремления Ориона, которые, благодаря его эльфийской крови, были близки мифическим тварям и имели одну природу с чудищами Страны Эльфов, — они-то и звали их в Эрл. С того самого дня, когда Орион впервые подошел к границе Земли и едва не шагнул сквозь стену сумерек в зачарованную страну, он все больше и больше тосковал по матери, и вот теперь — хотел он того или нет — его эльфийские мысли сзывали и манили его эльфийскую родню, что обитала на равнинах и в лесах волшебной страны. И в час, когда голоса удивительных рогов доносились до Земли через волшебную границу, вслед за этими звуками устремлялись в знакомые нам поля самые удивительные тамошние существа и фантазии, ибо между эльфийскими мыслями и эльфийскими тварями разницы не больше, чем между троллями и гоблинами.
А в темноте и покое тесного пространства, расчищенного проклятиями доброго Служителя, молча стояли двенадцать старейшин — стояли и прислушивались к каждому его слову. И слова, что произносил священник, казались им самыми подходящими, успокаивающими и правильными, ибо они слишком устали от всего магического.
И за границами этого круга — среди мерцания болотных огней, коими была озарена вся ночь, среди смеха гоблинов и необузданного веселья троллей, среди оживших легенд, воплощенных тайн и персонажей самых страшных историй, среди странных звуков, неясных фигур и удивительных теней — быстро прошел со своими гончими Орион, прошел на восток, к Стране Эльфов.
ГЛАВА XXXII
ЛИРАЗЕЛЬ ТОСКУЕТ О ЗЕМЛЕ
В зале, что был выстроен из лунного света, музыки, мечты и миражей, Лиразель опустилась на колени перед троном отца, и свет волшебного трона засиял голубым огнем в ее глазах, а они в ответ полыхнули светом, который еще больше усилил магию трона. И, стоя на коленях, она стала умолять отца использовать свою последнюю руну.
Минувшие дни никак не хотели отпускать Лиразель, и сладостные воспоминания переполняли ее сердце. Любовь принцессы принадлежала лужайкам Страны Эльфов, на которых она играла среди удивительных невянущих цветов еще до того, как началась писаная история Земли; и сильна была ее привязанность к очаровательным и пушистым сказочным существам, что словно тени выскальзывали из полутьмы заколдованного леса и бесшумно носились по изумрудной траве; и по-прежнему дороги были ей предания, песни и заклинания, из которых был сделан ее магический дом. И все же колокола Земли, хоть и не могли они одолеть границу сумеречной тишины, нота за нотой вызванивали в ее голове, и сердцем своим Лиразель чувствовала рост самых скромных земных цветов, что в зависимости от времени года распускались, отцветали или засыпали в наших полях. И по мере того как времена года — как и всё на Земле — тоже уходили в прошлое, Лиразель ощущала и бесконечные скитания Алверика, и полную перемен жизнь взрослеющего Ориона, понимая, что если земные сказки не врут, то оба они вскоре будут потеряны для нее безвозвратно и навсегда, и произойдет это как только за ними с золотым звоном захлопнутся райские врата, ибо из Страны Эльфов до Небес нельзя ни дойти, ни долететь, ни добраться каким-либо иным способом, и никогда эти две страны не сообщались между собой.
Но как ни тосковала Лиразель по колоколам Земли и по скромным английским первоцветам, ей не хотелось покидать ни своего могущественного отца, ни мир, созданный его волшебством. И по-прежнему далеко был Орион, ее мальчик; и только раз Лиразель услышала рог Алверика, да порой какие-то странные желания словно бы витали в воздухе, тщетно мечась туда и сюда между ней и Орионом. И мерцающие колонны, которые поддерживали дворцовый свод — а может быть, он просто парил чуть выше их, — слегка дрожали, разделяя горе Лиразели, и тень ее печали мелькала и таяла в толще хрустальных стен, ненадолго приглушая их свет, но никак не нарушая гармонии волшебных красок, что не известны в полях, которые мы знаем. Но что было делать ей — той, что не желала отринуть магию и покинуть свой удивительный дом, любовь к которому внушил ей волшебный день, длившийся и длившийся, пока на земных берегах одно за другим, словно сухие листья, уносились в небытие столетия, но чье сердце оставалось привязано к Земле теми невидимыми нитями, что тонки, но крепки, слишком крепки?..
