— Так и есть, — поддержал товарища Нарл. — Граница прорвана, и конца нашествию не видно, а ведь блуждающим огням положено жить в болоте, троллям и гоблинам — в Стране Эльфов, а мы, люди, должны держаться других людей. Таково наше общее мнение. Что же касается волшебства, которого мы желали много лет назад, когда все мы были молоды, то теперь нам ясно — оно не для человека.
Но Жирондерель лишь молча смотрела на них, и глаза ее, горевшие как у кошки, светились все ярче и ярче. И, видя, что колдунья не двигается и не отвечает, Нарл снова принялся ее уговаривать.
— О мать-колдунья! — воскликнул он. — Неужели ты не поможешь нам ни одним заклятием, с помощью которого мы могли бы оградить от магии наши дома?
— Ни одним заклятием!.. — прошипела Жирондерель. — Ни заклятием, ни амулетом, клянусь моей метлой, звездами и полетами в ночной темноте! Неужели вы хотите лишить Землю того удивительного наследства, что досталось ей от прежних времен? Неужели вы отнимете это драгоценное сокровище и оставите ее ни с чем на посмешище другим планетам? Ведь без магии, без волшебства, которых у нас — на зависть темноте Вселенной — в достатке, мы стали бы нищими!.. — И она наклонилась вперед с высокого порога своего дома и, пристукнув по земле посохом, устремила прямо в лицо Нарлу взгляд немигающих глаз.
— Нет, — сказала она, — я скорее дала бы вам заклинание против воды, чтобы весь мир страдал от жажды, чем заклинание против песни ручья, которая вечерами негромко звенит за гребнем холма и которая не слышна бодрствующему, но вплетается в наши сны, рассказывая о древних войнах, что вели духи Воды, и об их утраченных любимых. И я скорее дам вам заклятие против хлеба, чтобы весь мир голодал, чем заклятие против волшебства пшеницы, которое при свете июльской луны наполняет золотом лощины и в котором короткими теплыми ночами во множестве странствуют те, о ком человек ничего не знает. И скорей я сообщила бы вам заклятие против уюта, одежды, еды, тепла и крыши над головой — заклятие окончательное и необратимое, — чем лишила бы скромные земные поля той магии, которая служит им и теплым плащом, защищающим от леденящего холода Вселенной, и нарядным платьем, укрывающим их от жестоких насмешек пустоты.
Ступайте же отсюда! Возвращайтесь к себе в деревню и знайте, вы, кто стремился к магии в юности, но не хочет иметь с ней дело в зрелые годы, что слепота духа, которая поражает человека в старости, еще хуже, чем слепота глаз, ибо она окружает вас черной пеленой, сквозь которую нельзя ни рассмотреть, ни услышать, ни почувствовать, ни понять ровным счетом ничего. И ни один голос, что раздается из этой черноты, не убедит меня составить заклинание против магии!
Вон! Пошли вон!!!
И, воскликнув «Вон!», колдунья всем своим весом налегла на черную палку, явно собираясь встать, и старейшинами тотчас овладел сильнейший страх. И в тот же момент они увидели, что вечер близок, что вся долина скрылась в тени, и только вершина холма, где росла ведьмина капуста, все еще озарена светом уходящего дня, ибо, пока старейшины слушали суровую отповедь Жирондерели, они совершенно забыли о времени. Только теперь старейшинам бросилось в глаза, что час довольно поздний; прохладный ветер, заставивший их вздрогнуть, показался предвестником близкой ночи, подступившей уже к самым холмам, и даже воздух, который они вдыхали, был словно напоен тем самым волшебством, для защиты от которого старейшины надеялись получить у колдуньи могучее заклинание.
И в этот-то тревожный час они оказались вдали от своих домов, на холме, лицом к лицу с ведьмой, которая готовилась подняться, и ее глаза были устремлены прямо на них. Вот Жирондерель слегка привстала со своего кресла, и не было никаких сомнений, что еще несколько мгновений — и она будет ковылять между ними и, сверкая глазами, заглядывать в лицо каждому.
И тогда старейшины повернулись и бегом бросились прочь с холма.
ГЛАВА XXXI
ВОЛШЕБНЫЕ ТВАРИ ПРОКЛЯТЫ
Едва спустившись к подножию холма, старейшины Эрла сразу оказались в полутьме вечерних сумерек, что серой пеленой плыли над долиной чуть выше поднявшегося от ручья тумана. В воздухе, однако, ясно ощущалось нечто большее, чем обычная таинственность земного вечера. Свет, мерцавший в окнах, свидетельствовал о том, что все жители уже разошлись по домам, и на улицах селения действительно не было ни одного человека, если не считать лорда Ориона, который, подобно длинной, бесплотной тени, молча, почти крадучись, прошел к облюбованной троллями голубятне в сопровождении толпы блуждающих огней, и мысли его витали где-то далеко от Земли. И чудеса, что день за днем копились в селении, придавали Эрлу такой неуютный, сверхъестественный, чужой вид, что старейшины, и без того запыхавшиеся, невольно ускорили шаг.
