Под конец своей зажигательной речи Лурулу заявил, что все они непременно должны своими глазами увидеть и шляпы, и лопаты, и собачьи конуры, и поглядеть в застекленные окна, и побывать на ветряной мельнице. Этим он так разжег троллей, что вся толпа, состоявшая из десятков бурых тел, заволновалась и заходила ходуном, ибо сородичи Лурулу славятся своим неуемным любопытством.
Но вовсе не на природную любознательность троллей делал Лурулу главную ставку, ибо была у него в запасе еще одна приманка. В конце своей речи Лурулу заговорил о высокомерных, сдержанных, презрительных, блистательных единорогах, которые заговаривали с троллями не чаще, чем наши коровы — с лягушками, когда приходят напиться к пруду. Все тролли знали, где обитают эти надменные звери и готовы были следить за их перемещениями и докладывать о них человеку, а в награду за это Лурулу пообещал, что им тоже будет предоставлена возможность поохотиться на единорогов, да не одним, а с собаками! И какими бы поверхностными ни были знания троллей о собаках, страх перед этими друзьями и помощниками человека (о чем я, кажется, уже упоминал) был настолько присущ всем, кто привык спасаться от опасности бегством, что тролли злорадно захохотали при одной мысли о том, что на единорогов охотятся с гончими.
Так, умело разжигая любопытство троллей и играя на их неприязни к царственным единорогам, Лурулу удалось сделать Землю вдвойне привлекательной для своих сородичей. Чувствуя близкий успех, он тихонько хихикал и щурился от удовольствия, ибо среди троллей никто не пользуется большим уважением, чем тот, кому удастся поразить остальных, продемонстрировав им какой-нибудь загадочный предмет или устроив какую-нибудь веселую шутку или мистификацию; Лурулу же сумел показать троллям целую Землю, традиции которой слывут среди тех, кто склонен к рассуждениям и анализу, столь необъяснимыми и странными, насколько может пожелать самый любознательный исследователь.
Но тут встал и заговорил один старый седой тролль — тот самый, что слишком часто пересекал сумеречную границу Земли, чтобы подглядывать за человеческими привычками; пока же он подглядывал, Время добралось и до него и сделало из бурого серым.
— Должны ли мы уйти, — торжественно вопросил он, — из лесов, что так хорошо известны нашему народу? Должны ли мы оставить радости и красоты нашей страны, чтобы увидеть что-то новое и быть в конце концов уничтоженными Временем?
И в ответ на эти слова по толпе троллей пробежал неясный гул — пробежал и затих далеко в лесу подобно гудению наших земных жуков, что спешат по домам теплым летним вечером.
— Разве не «сегодня» хотим мы увидеть? — продолжал тем временем тролль. — Там это называют «сегодня», хотя никто не знает толком, что это такое! Во всяком случае, вернувшись через границу, чтобы взглянуть на него еще раз, вы его уже не застанете, ибо на Земле Время бушует и неистовствует, словно потерявшиеся собаки, которые, забегая на нашу сторону и не умея вернуться домой, то лают, то скулят, то мечутся в испуге и ярости.
— Вон оно как!.. — сказали на это тролли, хотя мало что поняли — просто мнение седого тролля имело в лесу определенный вес.
— Давайте же хранить наше «сегодня», — сказал авторитетный тролль, — пока оно у нас есть. Не дадим заманить себя в края, где «сегодня» так легко потерять, потому что каждый раз, когда люди его теряют, их волосы становятся чуть белее, руки слабеют, лица делаются печальнее, и все они оказываются на шаг ближе к «завтра».
И так торжественно и мрачно произнес он это последнее слово, что бурые тролли испугались.
— А что происходит с людьми в этом «завтра»? — спросил один тролль.
— Они умирают, — ответил седой тролль, — а остальные копают в земле яму и кладут туда умершего. Я видел это своими собственными глазами. А после этого, если верить словам, которые они при этом произносили, человек отправляется на Небеса.
И тролли содрогнулись, и их дрожь разнеслась далеко по лесу.
Тут Лурулу, который все это время сидел молча и, сердито нахохлившись, слушал, как самый авторитетный тролль порочит Землю, куда он вознамерился отвести своих родичей, не выдержал и вскочил, горя желанием сказать слово в защиту полей, которые мы знаем.
