И Лурулу тоже захотелось порадовать птиц чудесными сказками своего народа и драгоценными легендами Страны Эльфов, однако он быстро обнаружил, что голуби не понимают языка троллей. Тогда он уселся на полу и стал слушать, как они беседуют между собой, и скоро ему начало казаться, что их воркующая речь призвана успокоить суету Земли и что, возможно, это и не речь вовсе, а сонное заклятие против самого Времени, благодаря которому оно не может причинить вреда голубиным гнездам. Так думал Лурулу, ибо он еще не постиг природу нашего времени и пока не знал, что никто и ничто в наших полях не в силах противостоять его стремительному бегу. Да и сами голубиные гнезда были выстроены на развалинах старых гнезд — на толстом слое разных отходов и мусора, который Время рассыпало по полу голубятни, точно так же как все сущее за ее стенами покоилось на спрессованных обломках древних скал, но всеобъемлющая беспрестанность этого процесса разрушения еще не была ясна троллю до конца, ибо его острый ум был предназначен прежде всего для того, чтобы его обладатель чувствовал себя комфортно в тишине и спокойствии зачарованной Страны Эльфов, и потому в первую очередь Лурулу задумался о вещах менее значительных. Видя, что голуби успокоились и ведут себя вполне дружелюбно, тролль спрыгнул на сеновал и вернулся с охапкой сена, которое расстелил в углу, устраиваясь со всем возможным удобством. Голуби же, смешно дергая шеями, искоса на него поглядывали, однако в конце концов все же решили принять тролля в качестве постояльца, а он свернулся на своей подстилке и снова стал слушать историю Земли, которую, как ему казалось, рассказывали эти мирные птицы, хотя он и не понимал ни слова из их языка.
А время шло, и тролль почувствовал, что ему хочется есть; и проголодался он гораздо скорее, чем в Стране Эльфов, где всякий раз, чтобы насытиться, ему достаточно было просто протянуть руку и сорвать несколько ягод, что висели на нижних ветвях деревьев, окаймлявших укромные тролличьи лощины. И именно потому, что тролли едят эти ягоды всякий раз, когда их настигает голод, — что случается, впрочем, довольно редко, — эти удивительные плоды зовутся тролленикой.
В конце концов Лурулу выбрался из голубятни и, спустившись с чердака, отправился разыскивать заросли тролленики, но не нашел вообще никаких ягод, ибо как всем нам хорошо известно, в наших полях ягоды поспевают только в определенное время года; и это тоже можно отнести к одной из шуток времени. Лишь для тролля мысль о том, что все ягоды на Земле должны поспеть и отойти в течение одного сезона, была слишком удивительной, чтобы вообще прийти ему в голову, к тому же все внимание Лурулу было поглощено человеческими домами, которые обступили его со всех сторон; он внимательно их рассматривал и вдруг заметил в полутьме одного из навесов крысу, которая медленно пробиралась по своим делам. Крысиного языка Лурулу, конечно, не знал, однако, когда двое, пусть они даже принадлежат к разным племенам, стремятся к одному и тому же, каждый из них каким-то удивительным образом с первого взгляда понимает, чего хочет другой. Так все мы бываем на редкость близоруки во всем, что касается чужих желаний, однако стоит нам встретить кого-то, чьи интересы совпадают с нашими, и мы очень скоро догадываемся об этом без всяких слов. Поэтому стоило Лурулу увидеть крысу, как он тотчас понял, что она ищет еду, и тогда тролль бесшумно пошел за ней.
Вскоре крыса нашла мешок овса, добраться до которого было проще простого; она прогрызла мешковину так же быстро, как расправилась бы со стручком гороха, и принялась наслаждаться едой.
— Ну как? Вкусно? — спросил тролль на своем языке.
И крыса с подозрением покосилась на него, сразу отметив и его сходство с человеком, и его отличие от собак. В целом же Лурулу скорее разочаровал ее, поскольку, смерив его долгим взглядом, крыса молча отвернулась и, переваливаясь, выбралась из-под навеса. Тогда Лурулу тоже поел овса и нашел его довольно приятным.
Наевшись, тролль вернулся в голубятню и долго сидел там возле одного из маленьких окошек глядя поверх крыш на то, как странно течет на Земле время. На его глазах тени поднялись выше по стволам деревьев, и солнечный блеск померк на глянцевых листьях лавров, а плющ и каменные дубы стали из серебристо-седых бледно-золотыми. А тени все ползли и ползли, и весь мир продолжал меняться.
