Так рос Орион, познавая, впитывая самый дух леса, и скоро он уже умел войти в тенистый шатер ветвей, словно один из коренных обитателей лесной чащи. И это удавалось Ориону в неполных четырнадцать лет, в то время как многие, прожив целую жизнь, не могут войти в лес не нарушив его сумрачного очарования, что чутко спит на лесных тропах, ибо человек часто позволяет ветру дуть себе в спину, шуршит листвой, наступает на сухие сучки, громко разговаривает, курит или просто идет тяжелой походкой, и тогда в ветвях начинают сердито верещать сойки, из кустов выпархивают вспугнутые голуби, стремглав бросаются в безопасные норы кролики, а все другие звери, — а их гораздо больше, чем человек способен себе представить, — бесшумно отступают подальше в дебри. Но Орион двигался в лесу так же ловко, как Трел, и ходил неслышной и легкой походкой охотника в своих мягких башмаках из оленьей кожи. И никто из лесных животных не слышал, как он подкрадывается к ним.
Вскоре у Ориона — как и у Ота — была уже целая кипа оленьих шкур, добытых им в лесу с помощью лука, а огромные ветвистые рога оленей он вешал в прихожей замка рядом с другими очень старыми рогами, в которых из года в год плели свои сети пауки. И это, кстати, стало одним из признаков, по которым жители Эрла признали в нем нового лорда, ибо все прежние хозяева замка были охотниками на оленей; от Алверика же по-прежнему не было никаких вестей. Другим же признаком послужил отъезд старой Жирондерели, которая вернулась в свою хижину, так что с некоторых пор Орион жил в замке один, а колдунья вновь обосновалась на холме и стала, как прежде, ухаживать за грядками с капустой, что росла на самой вершине, поближе к грому.
Всю свою четырнадцатую зиму Орион охотился в лесу на оленей, но когда пришла весна, он отложил лук. Но даже эта пора песен и цветов не могла отвлечь его от мыслей об охоте и преследованиях, и Орион принялся один за другим обходить дворы, хозяева которых, по его сведениям, держали тех рослых, поджарых собак, что умеют хорошо выслеживать и гнать дичь. И где-то ему удавалось купить пса, а где-то владелец обещал одолжить собаку на время охоты, так что в конце концов Орион собрал целую свору длинношерстных, коричневых гончих и принялся мечтать о тех временах, когда весна и лето будут позади.
И однажды весной, когда Орион ухаживал за своей сворой, а жители селения сидели у порогов домов, наслаждаясь долгим и теплым вечером, на улице вдруг показался незнакомец. Он пришел в долину с возвышенности, и на плечах его была ветхая, поношенная одежда, которая, казалось, держалась лишь за счет того, что основательно прилипла к телу владельца, являясь одновременно и его второй кожей, и частью Земли, ибо была она так густо покрыта грязью и припорошена пылью с верхних полей, что приобрела буро-коричневый земляной цвет. И жители селения сразу подметили и уверенную, легкую походку человека, привыкшего к длительным пешим переходам, и усталость в его глазах, но никто так и не догадался, кто стоял перед ними.
А потом какая-то женщина воскликнула: «Это же Вэнд, который ушел от нас совсем мальчишкой!» — и жители Эрла столпились вокруг молодого человека, который действительно оказался тем самым пастушонком, который больше десяти лет назад оставил своих овец, чтобы отправиться с Алвериком неизвестно куда.
— Как поживает наш господин? — спросили его, и в глазах Вэнда снова промелькнула усталость.
— Он идет своим путем дальше, — ответил он.
— Куда же? — спросили его снова.
— На север, — ответил Вэнд. — Он все еще ищет Страну Эльфов.
— Почему же ты оставил его?
— Я потерял надежду, — объяснил бывший пастух.
И после этого его ни о чем больше не спрашивали, ибо каждому было ясно: чтобы искать Страну Эльфов, человек должен очень сильно надеяться, но тот, кто отчаялся, никогда не увидит бледно-голубого сияния безмятежных Эльфийских гор.
И тут прибежала мать Нива.
— Это действительно Вэнд? — спросила она, и ей ответили:
— Да, это Вэнд.
И пока жители Эрла негромко судачили между собой о Вэнде и о том, как изменили его время и годы странствий, мать Нива попросила:
