А вокруг лежали мириады камней, многие из которых были больше и тяжелее, чем могильные плиты, и хотя они, разумеется, не были так аккуратно обтесаны, все же равнина напоминала Алверику кладбище, протянувшееся до самого края мира и полное безымянных возглавий над неизвестно чьими могилами. Измученный жестоким холодом ночей, ведомый пылающими закатами, Алверик шагал и шагал сквозь сырые утренние туманы, сквозь пустые полдни и утомительные вечера, не оживленные голосами птиц. И вот уже больше недели прошло с тех пор, как он повернул назад, и вода во флягах давно закончилась, но впереди по-прежнему не видно было никаких признаков обитаемых полей и ничего более знакомого, чем валуны и груды щебня, которые Алверик как будто смутно помнил и которые непременно заставили бы его отклониться севернее или южнее, — или даже повернуть обратно на восток, — не направляй его шагов красноватое ноябрьское солнце или какая-нибудь дружелюбная звездочка на небосводе. И наконец, когда ночная тьма в очередной раз заставила почернеть скучные камни равнины, на западе появился над каменной грядой огонек. Сперва он казался бледным, едва различимым на фоне последних отсветов заката, но с каждой минутой разгорался все более ярким оранжевым светом. То было не что иное, как окно под крышей человеческого жилья, и, завидев его, Алверик поднялся с неуютных камней и пошел на огонек, пока усталость и невидимые в темноте препятствия не одолели его. Тогда он снова забился в какую-то щель под валуном и уснул, а крошечное желтое окошко продолжало светить ему даже во сне, и одна за другой проносились перед его мысленным взором надежды столь прекрасные, что они могли бы поспорить даже с чудесами Страны Эльфов.
Пробудившись утром, Алверик увидел вдалеке самый обычный дом, и ему показалось невероятным, что огонек, вспыхнувший в его крошечном окне, сумел поддержать его надежды и спасти от одиночества, ибо при свете дня дом выглядел вполне обыкновенно и даже убого. Алверик узнал его почти сразу — то была очень небольшая ферма, которая стояла неподалеку от мастерской кожевенника.
Теперь он точно знал, куда идти, и вскоре вышел на берег пруда и напился, а потом свернул в сад, где спозаранок работала какая-то женщина. И когда она спросила, откуда он взялся, Алверик ответил: «Пришел с востока», — и даже указал направление, но женщина не поняла его. И тогда Алверик направился прямо к дому, откуда он вышел в путь, чтобы снова просить о еде и ночлеге у человека, чьим гостеприимством он пользовался уже дважды.
Когда усталый Алверик приблизился к домику кожевенника, старик стоял на пороге; увидев своего недавнего гостя, он жестом пригласил его войти и для начала дал ему большую кружку молока, а сам стал разогревать рагу. И Алверик сытно позавтракал, а потом весь день отдыхал, чтобы восстановить силы, но почти до самого вечера он не произнес ни слова. И лишь вечером, — сидя в тепле, в большой, чисто прибранной комнате, за нормальным столом, на котором горела свеча и аппетитно дымился горячий ужин, — Алверик снова ощутил потребность говорить. И тогда он рассказал кожевеннику историю своего путешествия через каменистые пустынные пространства, где не было места ни для чего человеческого и куда не осмеливались проникать ни птицы, ни маленькие зверушки, ни даже цветы или травы, и был его рассказ хроникой запустения и одиночества. А старик выслушал его пространное описание, но ничего не сказал, и позволил себе сделать какие-то незначительные замечания только тогда, когда Алверик заговорил о полях, которые мы хорошо знаем. И хотя кожевенник слушал гостя не просто вежливо, но даже как будто с некоторым интересом, однако ни слова не сказал он о земле, с которой отступила Страна Эльфов, и вел себя так, словно на востоке вовсе не существовало никаких равнин, а были лишь морок и бред, и Алверик либо только-только избавился от наваждения, либо очнулся от странного сна; что до сновидений, то говорить о них просто не стоило. И ни взглядом, ни намеком не признал старик, что ему известно о существовании Страны Эльфов или чего-то другого, что находилось бы дальше восьмидесяти ярдов от восточной стены его дома.
