Рассвет пришел в пустыню неслышно — без птичьих трелей, без лепета просыпающейся листвы, без шороха травы на ветру; мертвая тишина и лютый холод царили над равниной, и казалось, ничто на этой каменистой пустоши не радуется возвращению дневного света. Глядя на бесформенные груды холодных, тускло освещенных камней, Алверик невольно подумал, что было бы куда лучше, если бы ночной мрак навеки укрыл их остро изломанные грани — особенно теперь, когда Страна Эльфов отступила из этих мест. Казалось, безрадостное уныние расколдованной земли проникло в его душу вместе с пронизывающим холодом утра, однако пламя надежды, еще горевшее в сердце Алверика, не позволило ему долго сидеть возле кучки оставшейся от костра остывшей золы, а погнало его дальше на восток через каменистую пустыню. И снова Алверик шел все утро напролет, но не встретил в пути ни былинки — даже золотые птицы, которых он видел прежде, давно укрылись в пределах зачарованной страны; известные же нам пернатые и прочие дикие существа избегали этих угрюмых пустынных пространств. В этом путешествии он был так же одинок, как человек, который пускается в обратный путь по волнам собственной памяти в надежде еще раз навестить памятные места детства, однако вместо них вдруг оказывается в пустыне, откуда бежало все очарование дорогих воспоминаний. И хотя по сравнению с прошлым днем ноша Алверика несколько уменьшилась, однако шаг его уже не был таким упругим — давала о себе знать вчерашняя усталость. В полдень Алверик отдыхал долго, а потом снова поднялся и пошел дальше, и мириады камней, больших и малых, окружали его со всех сторон, протянувшись однообразной серой равниной до самого иззубренного горизонта, и тщетно ждал наш путник, что вот-вот мелькнут в вышине бледно-голубые пики.
Вечерний костер Алверика снова оказался небольшим, ибо он вынужден был экономить свой скудный запас дров, и робкий огонек, мерцавший посреди пустоши, не мог побороть чудовищного одиночества мертвых пространств. И, сидя возле этого жалкого костра, Алверик думал о Лиразели, изо всех сил стараясь сохранить в сердце надежду, ибо одного взгляда на эти равнодушные камни вполне хватило бы, чтобы совершенно отчаяться. Алверику, во всяком случае, с каждым часом все сильнее казалось, что равнина эта — равно как и сроднившиеся с нею валуны и щебень — тянется и тянется бесконечно.
ГЛАВА XIII
МОЛЧАНИЕ КОЖЕВЕННИКА
Прошла целая неделя, прежде чем Алверик понял, что каждый новый день, каждый новый переход ничего не изменят, и что сколько бы дней он ни шел, он будет видеть впереди лишь одинаковые изломанные скалы, нисколько не отличающиеся от тех, что он видел вчера, и никогда не покажется над далеким горизонтом гряда голубых Эльфийских гор. И все же он шел и шел через каменные россыпи и завалы, и поклажа его становилась все легче, по мере того как таяла запасенная на две недели провизия. Вечером десятого дня Алверику неожиданно пришло в голову, что если он будет и дальше упорствовать в своем стремлении зайти подальше вглубь каменной пустыни, но так и не увидит гор, к которым стремится, то погибнет от голода на обратном пути. Тогда Алверик сел на валун и немного перекусил, — в кромешной темноте, ибо запасы хвороста давно иссякли, — и его подавленность и замедленные, механические движения свидетельствовали о том, что он в конце концов похоронил надежду, которая вела его все это время. А наутро, едва только рассвело настолько, что он смог определить, в какой стороне находится восток, Алверик доел то, что сумел сэкономить за ужином, и пустился в долгий и трудный обратный путь к равнинам людей, и шагать по каменистой равнине ему было тем более трудно, что теперь он двигался, повернувшись к Стране Эльфов спиной. И весь этот день он старался пить и есть как можно меньше, так что к вечеру у него оставалось запасов на полных четыре дня пути.
Алверик с самого начала рассчитывал, что если ему придется повернуть назад, то, покончив с запасами еды, он сможет идти налегке, то есть немного быстрее, однако он не учел, с какой силой унылый, монотонный пейзаж способен воздействовать своей безжизненной пустотой на его дух. Пока в сердце Алверика теплилась надежда, он почти не замечал гнетущего однообразия камней, и вплоть до десятого дня своего путешествия — до самого позднего вечера, когда бледно-голубые горы так и не появились, а провизии оказалось неожиданно мало — он даже не думал о возвращении. Теперь же угрюмую монотонность обратного пути разнообразили лишь редкие приступы страха, что он может вовсе не дойти до границ полей, которые мы знаем.
