«Ах, черт побери! — с завистью думает дядюшка. — Так вот отчего…»
За обедом Вера Филипповна сажает Нелидова рядом с собой и Соней. Маня сидит напротив.
Подают пирог и закуску. Горленко поднимает пыльную старинную бутылку.
— Выпьем, Николай Юрьевич! Это старая горилка. Дедовская…
— Не пью… Благодарю вас.
— Знаю, что не пьете. Но уж для такого случая нельзя отказаться. Ее всего две бутылки осталось.
Гость сухо улыбается и делает отрицательный жест. Дядюшка чокается с хозяином и заметно веселеет.
После жаркого хозяйка предлагает гостю запеканки, старой и крепкой, которая хранится годами в погребе.
— Благодарю вас. Не пью.
— Но ведь это же не водка… Это сладкое.
— Это спотыкач! — объясняет дядюшка гостю. — После двух рюмок по этой половице не пройдете. Обязательно споткнетесь.
— Мне, пожалуйста! Мне, папа! — с вызовом говорит Соня и протягивает стаканчик. — И Мане тоже! Что же ты молчишь, Маня? Ты так любишь наливку.
Нелидов бросает на Маню косой, потемневший взгляд.
Дядюшка ревнует. Ему приятно подразнить Нелидова. Он сам подливает Мане.
— Чокнемся, дружок? Пей до дна. Так… вот еще одну!
— Будет тебе, Федя! Она пьянеет.
— Эге! Не впервой ведь. Она дивчина удалая!
— Важная горилка… — шумно вздыхает хозяин и утирает салфеткой большие свисшие усы.
Нелидов хранит брезгливое молчание. Но у Мани уже закружилась голова. И кровь вспыхнула. Робости рядом с ним уже нет и следа. Ока начинает хохотать громко, звонко и беспричинно. Кидает в дядюшку хлебными шариками. Радостно вскрикивает, когда дядюшка, ловко целясь, посылает свой хлебный шарик ее румяным губам, ее белой шейке.
Соня заражается внезапным весельем Мани… «Слава Богу! Целый месяц ее смеха не слыхали!» И тут же вступает в игру. Шарики летят в дядюшку, в Горленко и… о, ужас! В гостя. Он густо краснеет.
— Vous êtes folle [45], Соня! — говорит ей мать.
— Это не она. Это я! — кричит Маня.
— Это нечаянно, — извиняется хозяйка.
— Нет! — смеется Маня — Это я нарочно… Нарочно…
Нелидов подымает ресницы и в упор смотрит на смеющуюся девушку.
Она дурно воспитана. Но что за смех! Что за голос! Как будто солнце брызнуло из-за туч и затопило всю комнату. У всех смеющиеся лица. У всех блестят глаза. Она — создана для счастья. Она — сама радость.
— Нарочно? За что же это? — тихонько спрашивает он, стараясь улыбкой смягчить хищное выражение глаз.
Маня хлопает в ладоши.
— За то, что вы обскурант!
— Что такое?
— Маня! Qu'est-ce que vous radotez? [46] Вот видишь, Федя…
— Ха-ха! — заливается дядюшка. — Ай да дивчина! Гайдамак, да и все!
Нелидов вдруг весело смеется.
— А разве это плохо — обскурант?
— Ужасно! — Маня комично всплескивает руками.
— Маня… Ecoutez… Au nom du ciel! [47]
— Не волнуйтесь, Вера Филипповна… Mademoiselle…
— Ельцова… Маня Ельцова…
— Mademoiselle Ельцова — очаровательное дитя…
— Ах! Она совсем сумасшедшая! Когда на нее это находит, она весь дом ставит вверх ногами.
Ноздри Нелидова вздрагивают. Кокетство Мани, искристое, как шампанское, и бессознательное, действует на него как-то стихийно. Он чувствует себя пьяным без вина.
«Еще девочка! — думает он. — И какая голая жажда любви! Она зовет… зовет меня этим смехом, этим голосом… Ее смех похож на ржанье молодой кобылицы, впервые выпущенной на волю. Такой же серебристый и манящий. Ах! Схватить бы ее в объятия! И слиться с нею в одно! И уничтожить ее в одном порыве… Боже мой! До чего она прекрасна! До чего все это ново! И как трудно владеть собой!..»
— Знаете, я много слышала о вас! — задорно говорит Маня. И смело глядит в его беспощадные глаза.
— Что же? Ответьте! Я любопытен, как женщина.
— Маня… Маня, — кричит хозяйка с своего места я, забываясь, стучит ножом.
Горленко беспокойно завозился на стуле, который трещит под его весом. Дядюшка подмигивает Соне и хохочет.
— Что же вы слышали? Хорошее или дурное?
— Ах!.. К сожалению, только дурное…
Дядюшка и Соня громко смеются.
— Боже мой! Да не слушайте вы ее, Николай Юрьевич! Маня, я тебя вышлю из-за стола…
— Что же именно вы слышали?
— Вы жестокий… Вы хищник… Вы Ахиллес, не знающий сострадания.
— А! — коротко срывается у него. — Я ничего не имею против этой оценки. Жизнь — война. И я не хочу быть побежденным.
