— Сколько вам лет? — спрашивает он, все не выпуская ее руки.
— Скоро минет восемнадцать… Через год я кончу курс… И приеду сюда… Вы будете здесь через год? Будете?
— Не знаю…
Его лицо печально. И сердце Мани сжимается.
— У вас есть мать, Ян? — тихонько спрашивает она.
— Есть. Грусть звучит в его голосе! О, какая грусть!
— Вы любите ее? Да?
— Я дал ей много страданий. И она не верит в мою любовь.
Где-то на церковной колокольне бьют часы. Тягуче плывут звука.
Ян встает. У него уже другое лицо, другие глаза. Робко целует он руку Мани. А у нее дух занимается от счастья.
— Нам надо расстаться, Мария… Мария…
— Нет… Нет!.. Зовите меня Маней!
— Сюда сейчас придет Измаил. Я не хочу, чтоб он вас видел! Вы пройдете вот этой тропой. Пойдемте, я покажу вам…
— А вы придете завтра? Придете? Непременно? Когда?
— В это время, — мягко отвечает он. Взявшись за руки, они идут.
— До свиданья, Маня! — говорит он.
— До завтра, Ян! До завтра!.
О, какая чудная жизнь! Это сны наяву.
Они вместе каждый день, с двух до четырех. Тайна сближает их. Маня держит слово. Даже Соня не может понять, чем полна ее душа и ее дни? Почему так изменилось выражение ее лица?
Они теперь сидят рядом, плечо к плечу. И постоянно говорят о литературе. Ян приносит книги и читает вслух. Ян читает очень своеобразно, скандируя слова. Как-то ритмично и однообразно. Но получается впечатление чего-то нереального. Далекого и полного печали. И Маня это ценит.
Ян любит только модернистов. А из поэтов Брюсова и Блока. Все это ново для Мани. Она теперь читает „Перевал“, „Золотое Руно“ [33]. И ей, как Яну, другие журналы кажутся скучными.
— А вы читали „Санина“ [34]? — спрашивает она раз, прерывая чтение.
— О, да. С огромным интересом. А вы?
— Тоже читаем потихоньку. Здесь выписывают этот журнал. К счастью, большие не добрались еще до этого романа. Им летом некогда читать. А дядюшка интересуется только классиками. Знаете, Я ненавижу Санина! Какое он животное!
— В этой книге, Маня, я вижу яркий протес! против закаменевших моральных ценностей. И, как таковой, этот роман имеет общественное значение.
— Какая странная эта Соня! Спорит, будто Сани! уважал женщин!
— Это правда. Здесь больше сказано в защит! личности, чем во всей западно-европейской литературе. Ваша Соня меня интересует…
— Можно сесть так? — один раз спрашивает Маня. И кладет ему голову на плечо.
Ян робко обнимает ее. И она явственно слышна как стучит его сердце.
Книга лежит, забытая на траве. А они, закрыв глаза, слушают свою душу.
Один раз Маня кладет руку на „Золотое Руно“. Это значит: довольно читать!
— Мне хочется вас спросить… — шепчет она.
— Спрашивайте!
— Вы любили кого-нибудь, Ян? Вы любили когда-нибудь так, как Фальк любил женщин?
— Нет, — звучит твердый и нежный голос. Никогда!
— Ах! Как это хорошо! Я это чувствовала… Вы не такой, как он… Какое счастье! Ян… Поцелуйте меня!
Она сама в непреодолимом порыве обхватывает его шею худенькими руками. И, закрыв глаза, подставляет ему лицо.
Он нежно целует ее щеку… Но как ни робко это прикосновение, оно обжигает ее. С криком она падает ничком в траву. И слезы счастья бегут из ее глаз.
— Маня… Милая Маня! Я… разочаровал вас? — испуганно спрашивает он.
Его тонкие брови изогнулись в горестном изломе. Он насильно старается повернуть к себе ее лицо.
— Нет! Нет! Я люблю вас, Ян! О, я люблю вас! — говорит она. И с беззаветной страстью, наивной и примитивной, как песня птицы, прижимается к его груди.
Маня говорит:
— Вы любите Гамсуна?
— Очень…
— Знаете, Ян? Когда я прочла „Пана“, мне не хотелось жить. Какое животное этот Глан [35]!
— Почему?
— Если он любит девушку, зачем он целует и зовет к себе эту Эву, жену кузнеца? Разве можно любить двух в одно и то же время? Он даже хуже Санина. Тот действительно никого не любил. Ян… Ох! Мне страшно… Я сейчас задам один вопрос. Дайте руку! Слышите, как бьется мое сердце?
— Я жду, — глухо говорит он.
И глаза его загораются.
— Ян… Неужели все вы… такие, как Глан?
— Нет, Маня. Не все.
— Ах, Ян! Милый Ян!.. Как хорошо!.. Моя душа была так отравлена! Что может быть хуже сомнений! Я с детства мечтала о вечной любви… Я плакала над стихами о Тоггенбурге. Я обожаю Данте за его чувство к Беатриче… И вдруг Глан, Фальк. Эта противная Карсавина, которую берут, как вещь, и она не возмущается, не протестует? Любя другого! Другого, Ян! Я чувствовала, что меня окунули в грязь… Если
