— Каждый езид, — сказал Карван Робу, — обязан хотя бы раз в жизни побывать здесь, в Лалеше. Поклониться усыпальнице шейха Ибн Музаффара. Это он учредил езидские церемонии.
Латрелл подошел поближе и заглянул в почерневший от многолетней копоти дверной проем храма. Внутри оказалось темно, однако Роб хорошо видел, как паломники обматывали пестрыми лентами деревянные колонны. Другие раскладывали хлеб на низеньких скамейках. На одной стене журналист разглядел надпись, сделанную явно клинописью — древнейшим и самым примитивным алфавитом из всех существовавших на земле. Восходящим к эпохе древних шумеров.
Клинопись! Отойдя от храма, Роб ощутил озноб, осознав, насколько исключительно то, что с ним происходит. То, что он находится здесь. Посреди чудом сохранившегося пережитка далекого прошлого — города, религии, народа, службы, ритуала. И, между прочим, восхитительного пережитка. Вся атмосфера Лалеша и самого праздника была лирической и исключительно пасторальной. Лишь одно нарушало умиротворение — вызывающе яркие изображения Мелек Тауса, вездесущего бога-дьявола, пестревшие на дверях, стенах и даже на плакатах. Но люди сами по себе казались дружелюбными; они радовались тому, что греются здесь на солнышке, что исполняют обряды своей уникальной религии.
Робу захотелось поговорить с кем-нибудь из езидов.
Он попросил Карвана помочь с переводом. На одной из лужаек они подошли к жизнерадостной женщине средних лет, наливавшей чай своим детям.
— Расскажите мне о Черной Книге, — попросил, склонившись к ней, Роб.
Женщина улыбнулась и энергично ткнула в Роба пальцем.
Проводник переводил ее слова.
— Она говорит, что Черная Книга — Библия езидов и что она написана золотом. Говорит, что она у вас, у христиан! У англичан. Говорит, что вы забрали нашу священную Книгу. Потому-то на Западе есть науки и образование. Потому что у вас есть Книга, сошедшая с небес.
Женщина приветливо улыбнулась Робу. И укусила большой сочный помидор, сок из которого обильно брызнул ей на платье. Сидевший рядом с ней муж громко расхохотался.
Церемония на площади подходила к концу. Теперь в центре событий оказались юноши и девушки, завершавшие хоровод вокруг священных огней. Роб рассматривал танцующих. Он сделал множество снимков мобильником. Исписал несколько страничек в блокноте.
А потом, вновь подняв голову, заметил кое-что еще. Все почтенные старцы один за другим скрывались в приземистом строении на дальнем краю площади. Причем никто не обращал на это ни малейшего внимания. И уходили эти люди как-то осторожно, скрытно. По крайней мере, не слишком откровенно. И еще у двери стоял охранник, хотя ни одну из прочих дверей никто не охранял.
В чем дело? Журналист заметил также, что рядом с проходом красовалась отметка — вырезанная в камне черная змея. Роб почувствовал: вот оно! Нужно узнать, что там происходит, проникнуть за таинственный барьер. Только не выйдет ли это боком? Латрелл оглянулся. Проводник дремал, лежа на траве. Водителя вообще не было видно. Возможно, залез в кабину и уснул там. День начался рано и выдался утомительным.
Да, это шанс. Сейчас или никогда. Спустившись с холма, Роб быстрым шагом пересек площадь. Один из юношей, певших гимны, сбросил свой белый головной убор возле источника. Журналист огляделся по сторонам, поднял убор и нахлобучил себе на голову. И снова оглянулся. Никто на него не смотрел. Латрелл устремился к приземистому строению. Страж все так же стоял возле двери и, похоже, собирался ее закрыть. Или сейчас, или никогда. Роб опустил голову, закрыл подбородок и рот белым полотнищем и шагнул через порог.
Зевающий страж рассеянно посмотрел на него. Мгновение он, кажется, пребывал в нерешительности. Но затем пожал плечами, вошел следом за Робом и закрыл дверь.
В храме было очень темно. Глаза щипал едкий дым масляных ламп. Старейшины езидов стояли рядами и очень тихо бормотали что-то или, может быть, напевали. Молились. Остальные преклонили колени и все время низко нагибались, касаясь лбами пола. В дальнем конце помещения было светлее. Роб, щурясь, всмотрелся сквозь дымный воздух. Вдруг дверь открылась и закрылась. Вошла одетая в белое девушка. В руках у нее был какой-то предмет, завернутый в грубую материю. Молитва зазвучала немного громче. Девушка положила ношу на алтарь. Тускло сиявший над ним образ ангела-павлина глядел сверху вниз на всех присутствующих, безмятежно и надменно, презрительно и жестоко.
