И тут с головы сдернули колпак.
Роб открыл рот и заморгал от света. Над собой он увидел лицо. Лицо Карвана.
Но это был не тот Карван, что прежде, не тот добродушный круглолицый парнишка. Лицо нынешнего Карвана было неулыбчивым, мрачным, гневным. И властным.
Карван отдавал приказы окружавшим его старикам, резко бросая фразы по-курдски. Говорил им, что делать. И старики в мантиях совершенно явно слушались, чуть ли не кланялись ему. Один из стариков вытер Робу лицо мокрой тряпкой. Тряпка была не слишком чистая, от нее неприятно пахло. Но от влаги сразу стало легче. Еще кто-то помог Робу сесть прямо и прислониться к стене.
Карван рявкнул, отдавая очередной приказ. Судя по всему, он велел людям в мантиях убираться — они поспешно вышли один за другим. Дверь захлопнулась, и в комнате остались лишь Карван и Роб. Помещение впрямь оказалось совсем небольшим, почти без росписи на стенах, но с двумя узкими высокими окнами, пропускавшими немного света. Нечто вроде кладовой или, возможно, вестибюль храма.
Веревка немилосердно резала запястья. С Роба сняли мешок, но руки не освободили. Журналист попытался пошевелить кистями, чтобы хоть немного восстановить кровообращение. И лишь после этого посмотрел на Карвана. Молодой езид сидел, поджав ноги, на потертом, но богато вышитом ковре и глядел на пленника. Потом вздохнул.
— Я хотел помочь вам, мистер Латрелл. Мы решили, что, если позволим вам попасть сюда, вы будете удовлетворены. Но вам показалось мало. Как всегда. Всегда вам, людям Запада, мало.
Роб растерялся: о чем он говорит? Карван потер глаза пальцами. Он казался усталым. За узкими окнами Роб слышал негромкие звуки Лалеша: смех и выкрики детей, журчание фонтана.
Карван подался вперед.
— Ну что вы за люди? Почему вам обязательно нужно знать все на свете? И Брайтнер был точно таким же. Тот немец. Точно таким же.
Роб раскрыл глаза от изумления. Карван кивнул.
— Да, Брайтнер. Из Гёбекли-тепе.
Молодой езид задумчиво разглядывал узоры на ковре. Водил указательным пальцем по алым завиткам. Можно было подумать, он погрузился в медитацию, пытаясь принять важное решение. Роб выжидал. Во рту совсем пересохло, связанные руки начали неметь. В конце концов журналист все же попросил:
— Карван, нельзя ли попить?
Езид пошарил за спиной и нащупал пластиковую бутылочку минеральной воды. Отвернув крышку, поднес горлышко к губам Роба, и тот принялся пить, отдуваясь и жадно глотая. Потом Карван поставил бутылку на бетонный пол между ними и снова вздохнул.
— Я хочу рассказать вам правду. Нет смысла и дальше скрывать. Может быть, эта правда пойдет на пользу нам, езидам. Потому что ложь и скрытность только вредят. Я сын шейха езидов. Вождь. Но я, кроме того, изучал нашу веру со стороны. Поэтому, мистер Латрелл, я нахожусь в особом положении. У меня даже имеется некоторая… некоторая свобода действий. — Он старательно избегал взгляда Роба. Из-за угрызений совести, что ли? — То, что я собираюсь вам рассказать, никогда за много тысяч лет не открывалось ни одному неезиду. Может быть, и впредь не откроется.
Журналист слушал, не упуская ни слова. Голос Карвана звучал ровно, почти монотонно. Как будто он произносил заученный монолог или нечто такое, над чем думал не один год.
— Езиды верят, что Гёбекли-тепе — то самое место, где находился Сад Эдема. Я думаю, вам это уже известно. И еще я думаю, что от нашей веры другие религии… ммм… получили информацию. — Он пожал плечами и тяжело вздохнул. — Как я вам уже говорил, мы верим, что являемся прямыми потомками Адама. Мы — Сыны Кувшина. Следовательно, Гёбекли-тепе — дом наших предков. Всем езидам из каст духовенства — это высший класс нашего общества, — таким как я, внушается, что мы должны охранять Гёбекли-тепе. Охранять и защищать храм наших предков. По той же причине наши отцы учат нас — а их учили их отцы, а тех отцы отцов, — что мы должны тщательно хранить тайны Гёбекли. Все, что оттуда вынесут, мы должны спрятать или уничтожить. Как, например, те… останки… в музее Шанлыурфы. Потому что наши предки погребли Гёбекли-тепе под землей… не без причины. — Карван взял бутылочку, отхлебнул и посмотрел прямо в лицо Робу; его темно-карие курдские глаза блестели в полумраке каморки. — Конечно, мистер Латрелл, я предвижу ваш вопрос. Почему предки езидов захоронили Гёбекли-тепе? Почему мы должны его охранять? Что там случилось? — Карван улыбнулся, но улыбка вышла напряженной, почти болезненной. — Увы, причины нам не сообщили. Никто ничего не говорил. Наша религия не имеет письменной традиции. Все передается из уст в уста, от отца к сыну. Когда-то, очень молодым, я порой спрашивал отца: почему у нас именно такие традиции? А он отвечал: потому что это традиции, вот почему.
