Анник потеребила пальцем тетиву.
– Ты говоришь бессмыслицу. Медик давал тебе что-то, чтобы успокоить боль?
Валин начал отвечать, но остановился. Может быть, она просто играла, чтобы подразнить его перед последней минутой? С другой стороны, Анник никогда не играла. Кажется, в ее жизни было всего лишь две цели – тренироваться и убивать, так что если бы она действительно хотела его убить, то несколькими минутами раньше выстрелила бы ему в шею, а не в нож.
– Зачем ты пришла сюда? – настороженно спросил он, чувствуя, как в нем разгорается слабая надежда.
– Чтобы сказать тебе, что я не пыталась тебя убить, – ответила она в третий раз. Ее глаза были твердыми, как осколки стекла. – Если бы я хотела тебя убить, то нашла бы лучший способ, чем делать это средь бела дня посередине состязания.
– Что ж, слава Кенту, что ты вчера стреляла не так хорошо, как сегодня, – сказал Валин, махнув в сторону стрелы, вонзившейся в стол. – Иначе ты бы пробила мне своей боевой стрелой голову, а не плечо.
Анник сузила глаза. Если бы это не было совсем уж безумной мыслью, Валин бы решил, что задел ее профессиональную гордость.
– Наконечники были не те, – наконец вымолвила она. – Они уводили выстрел в сторону.
Валин подумал.
– Ты хочешь сказать, что думала, будто стреляешь глушилками, а не боевыми?
Как ни странно, это имело некоторый смысл. Разница в весе и форме наконечника стрелы действительно могла объяснить ее промахи, особенно на таком близком расстоянии.
– Я хочу сказать, – поправила его Анник, – что наконечники были не те.
Она дернула подбородком в сторону стрелы, торчавшей из прикроватного столика.
– Эту они вытащили из тебя. Я нашла ее в той комнате, когда вошла. И это вторая причина, почему я пришла сюда.
Валин уставился сперва на нее, потом на стрелу. Ржавое пятно на древке было кровью – его кровью, понял он. Неловкой рукой он раскачал ее и выдернул из шероховатой столешницы.
– Стандартный боевой наконечник, – сказал он, показывая стрелу Анник.
– Вот именно, – отозвалась та, не вдаваясь в объяснения.
Валин вновь обратил внимание на стрелу. Помимо кровяных пятен, в ней не было ничего необычного. Он сам на стрельбах выпустил, наверное, несколько тысяч точно таких же. Вот только…
– Ты не используешь стандартные наконечники, – проговорил он с растущим пониманием. – Ты куешь их для себя сама.
Снайперша кивнула.
– Но как получилось, что ты выпустила стандартную боевую вместо своей глушилки и не заметила разницы? – спросил Валин, одновременно озадаченный и недоверчивый. – Как она вообще оказалась у тебя в колчане?
– Я не знаю, – ответила Анник.
Ее тон был невыразительным, деловым, непроницаемым. Все ее тело, Кент его забери, было непроницаемым! Кеттрал с молодых лет тренировали видеть намерения врага по тому, как он стоит, как держит оружие, куда направлен его взгляд. Можно было обнаружить сотню мелочей – побелевшие костяшки на рукоятке меча, приподнятые плечи, промелькнувший кончик языка на пересохших губах. Едва заметное движение глаз могло сигнализировать о неминуемой атаке или возможности блефа. Анник, однако, могла бы точно так же стоять в очереди в мясную лавку или рассматривать статую на Дороге Богов в Аннуре. Если ее и заботило то, что она едва не убила брата императора, она ничем этого не показывала. Она так и не двинулась от двери, где стояла, держа возле себя лук – расслабленно, но наготове; тонкое детское личико невыразительно, как эти пустые белые стены.
Валин обессиленно повернулся на бок. Его голова гудела от попыток найти во всем этом хоть какой-то смысл. Тело тоже болело: в ходе его жалких усилий рана вновь открылась, и теперь кровь сочилась ему на грудь, а плечо с каждым вдохом пронзала боль. Зато больше не казалось вероятным, что Анник собирается его убить – по крайней мере, не прямо сейчас.
– А что там было с узлом? – устало спросил он. – Тем, который ты завязала, когда мы играли в утопленников?
– Двойной булинь. В таких обстоятельствах его развязать трудно, но ничего невозможного.
Валин внимательно наблюдал за ее лицом. По-прежнему никаких знаков.
– Ты действительно в это веришь, правда? – спросил он после долгой паузы.
