– Это правда.
– Правда, – повторил Валин. – И как ты думаешь, что я обнаружил там, внизу, когда едва не утонул?
– Ты обнаружил двойной булинь, – ответила Анник. – Тебе не удалось его развязать, и ты попытался придумать какое-то оправдание для Фейна. Поэтому ты солгал насчет дополнительных петель.
Она сказала это абсолютно без эмоций, как если бы ложь вышестоящему офицеру и обвинение своего товарища-кадета были всего лишь тактическим ходом, не хуже любого другого, о котором можно судить лишь исходя из того, насколько он удался. Ничто здесь не вызывало у нее раздражения; ничто не удивляло.
– А Эми? Что насчет нее? – спросил Валин наобум, повинуясь внезапному импульсу. – Это ты ее убила?
Наконец-то он добился хоть какой-то реакции. Что-то темное и страшное промелькнуло в глазах Анник – тень гнева и разрушения.
– Как ты знаешь, мы ее нашли, – продолжал Валин, развивая атаку. – Симпатичная была девушка… до того, как с ней позабавился ее убийца.
– Она… – у Анник в кои-то веки не было слов, тонкие черты ее лица исказились. – Она…
– Что – она? Она умоляла тебя перестать? Она не должна была умереть? Может быть, она сама напросилась?
Каждое слово давалось ему с усилием, каждый звук терзал рану в его груди, но он продолжал метать слова в снайпершу, словно ножи, пытаясь задержать ее в оборонительной позиции, заставить отступить, после чего – неминуемо – споткнуться.
– Я знаю, что вы встречались тем утром, – продолжал он. – Неужели ты потратила весь день на то, чтобы ее убить?
Анник подняла лук, и на мгновение Валин решил, что она все же собирается его пристрелить. Ее дыхание вдруг стало тяжелым, пальцы только что не дрожали. Позабыв о страхе, он зачарованно смотрел, как она содрогается, заставляя себя успокоиться. Затем, не произнеся ни слова в оправдание, она повернулась на каблуках и исчезла за дверью. Долгое время он лежал, просто глядя в темный дверной проем и тщетно пытаясь воссоздать в памяти выражение, которое увидел на ее лице.
Когда несколько часов спустя в палате наконец появилась Ха Лин, она застала его в том же самом положении.
Валин не побеспокоился зажечь маленький светильник возле кровати, и поначалу в сгущающихся сумерках он разглядел только ее силуэт – крутой изгиб бедра, контур высокой груди на фоне беленой стены. Он чувствовал ее запах: легкий аромат соли и пота, который он научился различать за сотни учебных заданий.
– Лин, – начал он, встряхивая головой, чтобы выбросить оттуда воспоминания об Анник, – ты не поверишь, что…
Но слова замерли у него в гортани, когда Ха Лин шагнула к кровати и на нее упал угасающий свет от окна. Ее губа была разбита, поперек лба шла глубокая рана. Повреждения были не сегодняшними, но несомненно жестокими.
– Во имя Шаэля, что… – начал он, протягивая к ней руку.
Она отдернулась, словно от удара.
– Не прикасайся ко мне.
Ее голос прозвучал жестко, но отдаленно, словно она говорила из глубины сна. Валин снова откинулся на подушку. Его глаза пылали, сердце грохотало в груди.
– Я спрашивал Рена! – проговорил он. – Он сказал, что с тобой все в порядке.
– В порядке? – переспросила она, взглянув вниз на свои руки, словно видела их впервые. – Да, наверное, со мной все в порядке.
– Да что с тобой приключилось?
Он снова протянул к ней руку. Лин отвернулась к окну, отодрала с костяшки пальца засохшую корочку, выбросила ее в ночную темноту.
– Вела себя неосторожно, – проговорила она наконец.
– Что за ерунда, Лин! – возмутился Валин. – Такие фингалы не получают, просто споткнувшись посреди дороги. Давай, во имя Хала, рассказывай, что там у тебя произошло?
Горячность в его голосе наконец преодолела ее апатию, и она ответила с гневом не меньшим, чем у него, кривя губы то ли в хмурой гримасе, то ли сдерживая рыдание:
– Сами Юрл и Балендин Айнхоа – вот что у меня произошло. Они пришли на Западные Утесы вдвоем.
– И они… сделали с тобой это? – он слабо повел рукой в направлении ее лица. Потом изо всей силы стиснул кулак. – Ублюдки! Кентом клятые, Шаэлем трепанные ублюдки! Я знал, что не должен тебе позволять…
Лин рассмеялась тихим, неприятным смехом.
