…Марина Алешина приезжала в лабораторию после занятий в институте и оставалась там до десяти часов вечера. В десять приходила ночная смена, и она могла ехать в общежитие.
— Это была лаборатория органики, в которой я разбиралась тогда слабовато. Работа была не тяжелая, интересная. Случались перерывы, пока шла реакция, и я могла заниматься. Потом заполняла журнал, мыла посуду, сдавала смену. Зарплата была маленькая, но в дополнение к ней я еще получала талон на бесплатное питание в столовой для сотрудников. Тоже кое-что…
Алешина с улыбкой взглянула на пирожное тирамису, к которому едва притронулась вилкой, обнажив сливочную пену начинки.
— Ты бы меня не узнала, я была тогда худая, как щепка. Правду говорят, что кто в юности голодает, потом всю жизнь отъедается. Сейчас постоянно сижу на диете, а толку чуть.
Отношения молодой лаборантки с руководителем лаборатории профессором Исхаковым были такими же ровными, лишенными всякого подтекста, как и с Федотовым. Ее не баловали, к ней не придирались и, что Алешина ценила выше всего, — ее не домогались.
— Они оба, Федотов и Исхаков, были чем-то похожи. Оба фанатики своего дела, маньяки, можно сказать. А фанатики и маньяки зациклены на чем-то одном, как правило. На бурные романы у них уже пороха не хватает. О том, что они оба еще и коллекционеры, я узнала позже. Я была настолько дикой девицей, что понятия не имела о существовании каких-то особенно ценных пластиков. Что есть пластики редкие и снятые с производства, я знала, конечно, это в институте проходят. Но чтобы они могли стоить дороже, чем натуральный жемчуг, золото, драгоценные камни…
Александра достала из кармана горсть подаренных Мимитричем камней и осторожно высыпала их на салфетку. Прощупав швы, достала еще пару изумрудиков.
— Да-да, — кивнула Алешина. — Мы живем в мире абсурда и условностей. Коллекционирование — ведь это и есть сплошной абсурд и условности. Ты согласна со мной?
— Абсолютно, — кивнула Александра. — Так вот почему вы назвали Игоря Исхакова своим учителем?
— Он многому меня научил, чисто практическим вещам, — подтвердила Алешина. — Можно сказать, придал мне направление на всю жизнь. Я настолько заинтересовалась органикой, что решила на ней специализироваться. Экспертом по пластикам и редким органическим материалам я начала становиться уже в его лаборатории.
— А его дочь, Ольгу, вы видели когда-нибудь?
— Она приходила несколько раз к нам в лабораторию, не помню зачем, искала отца. Помню, черненькая такая, тихая. Да она почти и не изменилась, на аукционе я сразу ее узнала.
— И Ольга сказала, что ваше лицо ей знакомо. Но не смогла вспомнить откуда.
Алешина негромко рассмеялась, накручивая на указательный палец ожерелье:
— Ну еще бы она меня узнала… Я сильно изменилась.
…Сперва Алешина только мыла посуду, наводила порядок в шкафах и холодильниках с реактивами, присматривала за аппаратурой, фиксировала в журнале показатели. Постепенно ее стали привлекать для более ответственных дел. Алешина стала ассистировать Исхакову. Она становилась частью лаборатории и незаметно проникалась этой сложной, почти безмолвной жизнью. Многие процессы шли круглосуточно, утренняя смена передавала дела дневной, дневная — ночной. Таким образом, Алешина знала всех младших сотрудников и лаборантов.
— Один из них был очень странным, — Алешина говорила, полуприкрыв глаза, словно погрузившись в некое подобие транса. — Этот парень работал только в ночную смену. Чем занимался днем — никто не знал, он никому не рассказывал о себе. Кажется, он был откуда-то из Подмосковья и очень долго добирался из своего поселка электричками и автобусами. Как его звали, никто не знал, это выяснилось, когда он вдруг исчез. Мы его все называли Адвокатом. Он иногда в курилке говорил: «Вообще-то, я должен был стать адвокатом…» Ни за кем не ухаживал, ни с кем не дружил. Покурит — и в лабораторию, к своей термопаре, или возится под колпаком на плите, в респираторе. Ночью сотрудников мало, один или два, часто Адвокат оставался один. Исхаков тоже часто задерживался допоздна, уезжал домой часа в два ночи. Видели, как они вдвоем с Адвокатом работают в лаборатории. Это было странно, потому что никакого химического образования у парня не было, кажется. Так, нахватался чего-то. Утренняя смена всегда жаловалась, что вся лаборатория провоняла формальдегидом, это тот еще запах… Невозможно было проветрить. Исхаков тогда работал с казеином. По сути дела, это один из молочных белков. При обработке его формальдегидом получается смола, так называемый галалит. В молекулы искусственного материала интегрировалось определенное количество веществ гидроксильных групп. В результате получалась твердая смола, желто-бурая или красноватая, абсолютно не пропускающая свет. Добавки из красящих веществ могут сделать эту смолу похожей на янтарь, перламутр, слоновую кость.
