— Ни один король мира никогда не будет для меня лучшим властелином, чем вы, ваше сиятельство. И я всем сердцем надеюсь, что мой муж, граф де Аланхэ, а я чувствую, что он жив, в ближайшем будущем разделит со мной мое убеждение.
Дон Гаспаро вновь несколько мгновений молча смотрел на свою воспитанницу и, дождавшись, пока она, сделав новый поклон, села, сказал:
— Вы можете не сомневаться, Ваша Светлость, что мы со своей стороны приложим все усилия, дабы облегчить участь вашего супруга, — тут герцог посмотрел на графа.
— Ваш муж граф Аланхэ, Ваша Светлость, находится сейчас во Франции в качестве военнопленного. И мы ведем переговоры о его выкупе, — просто сказал дон Стефан, обращаясь прямо к Клаудии. А затем с легкой улыбкой добавил: — К счастью, сеньора, с ним обращаются в полном соответствии с его высоким званием и положением. Извините, сеньора, я только что оттуда и еще не успел сообщить вам эту новость, — закончил граф, заметив некоторую растерянность в лице молодой женщины.
Лицо Клаудии залилось румянцем, она встала и снова почтительно склонилась в реверансе сначала перед герцогом, а затем перед графом.
Настал черед и юного Игнасио.
— Игнасио, быть может, у вас есть какая-то своя заветная мечта относительно вашего будущего?
— Только служить вашему сиятельству! — пылко ответил юноша и поспешно подавил еще какое-то желание, однако вполне выдав себя пунцовым румянцем. Закашлявшись, он почтительно поклонился и побыстрее постарался стушеваться на своем месте. Но мгновенный этот румянец не остался незамеченным ни доном Гаспаро, ни остальными присутствуюищми. Впрочем, Педро тут же забыл об этом, поскольку следующий вопрос неизбежно должен был коснуться его самого.
— Но вы-то, сеньор капитан, наверное, мечтаете покинуть эти стены и горите нетерпением влиться в ряды отважных защитников отечества.
Педро, уже ожидавший подобного вопроса, хотя и не в такой форме, медленно, словно все еще продолжая раздумывать, встал, почтительно поклонился герцогу и спокойно произнес:
— Я непременно так и сделаю, дон Гаспаро, если только вы не удостоите меня снова своим доверием и не предложите места при вашем сиятельстве.
В гостиной наступила тишина, но никто, кроме, разумеется, хозяина, не мог бы точно определить причину некоторой ее напряженности. А дон Гаспаро не спешил нарушать молчания. Некоторое время он задумчиво разглядывал подчеркнуто прямо стоявшего капитана валлонской гвардии, смущенного юношу, старика, украдкой вытиравшего слезы, и почему-то зардевшуюся Клаудиу.
— Спасибо, друзья. Теперь мне ясны ваши устремления, и я могу спокойно принимать решения относительно вашей дальнейшей службы. Но, прежде чем высказать вам мое желание, я должен рассеять некоторое сомнение, о котором сегодня имел мужество напомнить мне капитан Сьерпес. — Дон Гаспаро опять ненадолго замолчал, и все, кроме герцогини и графа, насторожились. — Сразу же и прямо скажу вам, что в вашем побеге в Сарагосу я не вижу измены, и вот почему. В этом случае вы действовали от чистого сердца, и теперь, наконец, я тоже могу говорить с вами откровенно, поскольку за прошедшие годы узнал вас достаточно. Никакое чистосердечное ваше действие никогда не будет изменой мне, в самом худшем случае — оно станет лишь вашей ошибкой и моей печалью. Запомните на все времена, по настоящему изменить можно только самому себе. — Все застыли в благоговейном почтении. — А теперь, поскольку я намерен объявить вам мое желание видеть всех вас своими добрыми друзьями на все отпущенные нам времена, я открою вам три главные заповеди, которыми вы должны руководствоваться, служа мне. — Он перевел дыхание и посмотрел на стену, увешанную рядами портретов рода д'Альбре так, словно видел через нее нечто необъятное, великое и недоступное никому иному. Голос его налился тяжелым и торжественным звоном меди. — Первая заповедь: всегда поступать только в полном согласии со своим сердцем. Вторае: всегда быть честным с самим собой. И, наконец, третья: бояться одного только Господа Бога. — Дон Гаспаро умолк и слегка повернулся, на этот раз, чтобы посмотреть в стрельчатое окно, за которым буйно разгорался мартовский закат, и, казалось, стало слышно, как в гулкой старинной зале в унисон стучат сразу четыре сердца. Затем дон Гаспаро как-то по-особому торжественно спросил: — Итак, если все вы согласны с этими условиями, то отныне можете считать себя моими подданными со всеми вытекающими отсюда последствиями.
