И когда через два часа Педро вновь шел на прием к герцогу Наваррскому, он уже точно знал, что ответить ему на вопрос о своих дальнейших планах.
Первое же, что несказанно удивило молодого человека, когда он приблизился к дверям парадной Голубой гостиной, это торжественное объявление мажордома, стукнувшего массивной булавой о каменные плиты пола:
— Капитан валлонской гвардии Педро Сьерпес!
Такого в его жизни еще не бывало! Его принимают как настоящего дворянина, его впервые пригласили в гостиную, где, оказывается, уже собрались другие достойные сеньоры! Вот граф де Мурсиа, которого Педро не видел с того самого дня, как они вместе прибыли в замок из Сарагосы. Граф дружественно улыбался ему.
Не менее сердечно улыбались и дон Рамирес, и Игнасио, приветливо смотрела герцогиня д’Эстре, внимательно — дон Гаспаро. И, наконец, сама Клаудита, ожившая, расцветшая еще более, пленяющая какой-то новой, взрослой и выстраданной красотой опустила ресницы и протянула ему руку для поцелуя, как равная равному. Педро с благоговением коснулся губами тонких пальцев с кольцами и впервые обратил внимание на то, что обручальное кольцо у его возлюбленной чугунное. Но сейчас было не время разгадывать эту мрачную загадку, и Педро полностью отдался торжественности момента. «Вот бы всю жизнь так и прожить с этими людьми, — мечтательно думал он, отвечая на приветствия. — И ничего мне больше не надо во всем мире!»
Голубая гостиная сверкала какой-то странной белизной. Впрочем, и Голубой-то она называлась лишь потому, что ложные зеркальные окна на стороне, противоположной окнам настоящим, большую часть года отражали ярко-синее испанское небо и придавали залу прозрачную синеву. Но сегодня даже апрельская синь не могла затмить бледно-палевого, жемчужного и кремового шелка дамских платьев, светлого бархата мужских фраков, алмазного сияния шифра на плече Клаудии и победного серебра ливрейных лакеев. И белый парадный мундир Педро вкупе с безукоризненными лосинами пришелся как нельзя более кстати.
— Дамы и господа, — необычно громко обратился ко всем дон Гаспаро, заняв свое привычное кресло и подождав, пока мажордом усадит каждого на подобающее его положению место. В результате дон Гаспаро, граф де Мурсиа и герцогиня д’Эстре оказались в одной части гостиной, а остальные гости лицом к ним в другой. — Я собрал вас, чтобы обсудить некоторые детали нашего дальнейшего существования, касающиеся нас всех, — обратился он к сидящей перед ним четверке. — Но прежде, чем буду говорить об этом сам, я хотел бы выслушать каждого из вас. Итак, прежде всего, что думаете делать дальше вы, уважаемый дон Рамирес?
Старик, несколько смущенный пышностью обстановки и высоким положением хозяина, степенно встал и на мгновение задумался, подбирая слова. Все с восхищением смотрели на старого солдата, воевавшего еще с Фридрихом Великим, но неизменно подтянутого, в простом, но достойном костюме, изящество которого создавалось лишь высоким пикейным галстуком, завязанным по моде короля Карлоса Третьего. Казалось, дон Рамирес даже помолодел за последние недели, и теперь только седина выдавала его почтенный возраст. Он заметно волновался.
— Ваше сиятельство, я благодарен вам за все, что вы сделали для моей дочери. Во многом благодаря вам я вновь обрел настоящую жизнь, наполненную и смыслом, и радостью, и счастьем. Я несказанно благодарен вам и за то, что вы сделали для никому неведомого, простого, но такого благородного юноши, как мой Педро. — Тут старческий голос предательски дрогнул. — И… ваше сиятельство… больше я не мечтаю ни о каком ином счастье, как до конца дней своих оставаться вашим покорнейшим слугой. Ах, если бы только я мог быть вам чем-нибудь полезен… — после этих слов старик величественно поклонился и сел.
— Спасибо вам, дон Рамирес, — с легким наклоном головы ответил дон Гаспаро. — Я с благодарностью принимаю вашу дружбу. — Герцог несколько мгновений молча смотрел на Клаудиу, словно собираясь с мыслями, а затем спросил: — А как видит свою дальнейшую жизнь графиня де Аланхэ?
Клаудиа встала и склонилась в грациозном поклоне.
