— А разве можно мириться с тем, что безбожники-французы хозяйничают здесь, как у себя дома? — вспылил зажатый в угол Педро.
— Нет! Но разве я когда-нибудь призывал к этому? — резко осадил его дон Гаспаро.
— Нет, — вынужден был признать молодой человек, и вдруг неожиданно даже для самого себя задал так давно мучивший его вопрос. — Но в таком случае, почему вы отказались стать королем Испании? Быть может, тогда лить кровь больше и не понадобилось бы?
— Да, оно и видно, что пока вы действительно только капитан, Педро Сьерпес, — грустно вздохнул в ответ дон Гаспаро, сразу же понявший о чем идет речь. — Если бы я согласился тогда на предложение мсье Бонапарта, вряд ли мы с вами теперь разговаривали бы об этом. В этом случае пролилось бы гораздо больше крови.
И вдруг Педро даже не разумом, а каким-то глубинным нутром понял, какую ловушку готовил для дона Гаспаро Наполеон. Действительно, надо было быть полным дураком, чтобы не понять этого простого военного маневра — притворного отступления. Капитану валлонской гвардии на мгновение стало стыдно за то, что он так долго лелеял в мозгу подобный бред.
— Но… вы… — начал он, но опять так и не смог оформить своих мыслей.
— Да, я, капитан Сьерпес, тоже не сижу сложа руки. Но я смотрю намного дальше вас. И, если вы еще верите мне, можете не сомневаться, что принесли бы гораздо больше пользы своему отечеству, если бы не убежали защищать Сарагосу. Ведь и вы, и Клаудита вполне могли погибнуть там. И таким образом больше послужили бы вашему личному тщеславию, чем действительному благу мира. — Педро во все глаза смотрел на дона Гаспаро, не зная, что ответить на эти справедливые обвинения. А герцог между тем продолжал: — Поверьте мне, Сьерпес, вам дано гораздо больше, чем простому солдату, и вы с Клаудией способны совершать гораздо более важные для блага нашей страны дела, чем просто пасть в примитивной кровавой драке, подобно пушечному мясу.
— Но я не мог спокойно сидеть и смотреть на то, что творится в моей стране.
— Потому что вы не верили мне, Педро Сьерпес. — И Педро снова замолчал, внутренне признавая правоту слов дона Гаспаро и не зная, что на них ответить. Герцог тоже замолк и долго смотрел в высокое окно, где призывно синело весеннее небо. — Итак, вы убежали от меня и нарушили мою волю, но не потому, что не могли сидеть сложа руки, а потому, что не верили мне, сеньор капитан валлонской гвардии, — и это столь лестное обращение вдруг обернулось для Педро самым страшным проклятием. Он предал своего господина, своего благодетеля, продал за личную славу, за чин! И Педро, зажмурившись, резко рванул с себя эполеты и алую ленточку, и слезы выступили у него на глазах.
— Простите меня, дон Гаспаро…
— Вы не ведали, что творите, Педро, — услышал он, словно с небес, проникновенный и тихий, далекий прощающий голос. Молодой человек открыл глаза и увидел, что герцог встал и, как мудрый и любящий отец не со зла набедокурившему ребенку, мягко положил руку на широкое плечо с полуоторванным эполетом. — Звание ваше дано вам графом де Аланхэ, шестнадцатым маркизом Харандилья. Это славный и достойный дворянин, и не вам отменять его приказы и швыряться его наградами. Идите, приведите мундир в порядок и через два часа я жду вас в Голубой гостиной. Завтра у сеньора Игнасио день рождения, и потому мы должны сегодня покончить со всеми делами. Обдумайте ваши дальнейшие планы, как следует, сеньор капитан, и, прошу вас, не решайте за других, а постарайтесь получше понять, чего именно хочется вам самому.
На этом утренняя аудиенция закончилась.
Глава одиннадцатая. Без надежды надейся
Педро вернулся к себе в полном смятении чувств и, чтобы скорее собраться с мыслями, принялся приводить в порядок мундир. Эта несложная процедура скоро успокоила его и настроила на более умиротворенный лад. Дон Гаспаро все-таки признал его капитанское звание, а это немалое достижение для такого простого парня, как он. А главное, это дает надежду и на то, что дон Гаспаро, возможно, окажется не против и обещанного ему тем же Аланхэ дворянского звания. Ведь граф де Мурсиа наверняка обо всем доложил герцогу. «Ах, как это было бы здорово, — начал было размышлять Педро, но тут же пресек все радужные мечтания одним простым и резонным рассуждением. — Во-первых, теперь его дворянство больше не имеет никакого значения, поскольку Клаудита уже стала графиней Аланхэ, маркизой Харандилья. А, во-вторых, кто сможет утвердить за ним, безродным парнем, оборванцем с барселонского побережья дворянский титул? Он теперь не служит ни при каком дворе. Не король же Хосеф Бонапарт наградит его дворянством за оборону Сарагосы. Конечно, это мог бы сделать Фердинанд. Но… где он теперь? А главное… — и только тут Педро впервые отчетливо понял, что не сможет принять из рук этого неприятного человека даже такую заслуженную награду. — Вот если бы я по-прежнему служил у дона Гаспаро, то мне было бы достаточно и его простого признания. Однако сами же заработанные мной в Сарагосе почести и лишили меня того, что единственное могло бы сегодня стать моей действительной наградой. Как я могу просить у дона Гаспаро вернуть меня к нему на службу, если однажды я уже фактически предал его? Я сам бы первый отказал такому просителю», — горько признался себе Педро и вдруг вспомнил сегодняшнее последнее напутствие герцога: «Прошу вас, не решайте за других, а постарайтесь получше понять, чего именно хочется вам самому».
