— Значит вы, как и Хуан, предпочитаете оставить вашу первоначальную службу и предоставить свое дальнейшее существование судьбе?
От столь неожиданного и жесткого вопроса, прозвучавшего из уст человека, всегда разговаривавшего мягко и доброжелательно, Педро на мгновение даже растерялся.
— Я… никогда бы… но… — начал капитан валлонской гвардии, но никак не мог оформить в слова всю ту бурю мыслей и чувств, которые вдруг охватили его при этом неожиданном повороте разговора.
— Но..? Говорите смелее, что вас смущает? Неужели я страшнее французского корпуса? — невозмутимо настаивал дон Гаспаро.
Напоминание о французах подействовало на Педро, как ушат ледяной воды, и спровоцировало его говорить в открытую. В волнении он встал и стиснул рукой гнутую спинку стула.
— Дон Гаспаро, во-первых, убежав от вас, я нарушил вашу волю, а потому вы уже больше никогда не сможете доверять мне полностью. А кому нужен слуга, которому не доверяют? Уж во всяком случае, не такому человеку, как вы. А во-вторых… — тут Педро снова на какое-то мгновение замялся, но все же вновь победил себя и решительно закончил. — Просто так я все равно не просижу в замке, когда в моей Испании хозяйничают синешинельники, а на троне сидит Жозеф Бутылка[177]! Вы, быть может, не одобряете поступок Хуана, а я слишком хорошо понимаю его. Он мне как брат…
Тут дон Гаспаро скупым жестом остановил излишнюю искренность Педро.
— Хорошо, Сьерпес, спасибо за откровенность. Сядьте, я пока еще ни в чем не обвиняю вас. И потому давайте не будем торопиться, а разберем все по порядку. — Педро сел, и дон Гаспаро, с минуту помолчав, продолжил. — Итак, во-первых. Вы убежали и тем самым нарушили мою волю. Пока оставим это утверждение в существующем виде и двинемся дальше. Соответственно, вопрос «Кому нужен такой слуга?» тоже обсудим позже. А сейчас поговорим о вашем «во-вторых», сеньор капитан, поскольку прояснение этого вопроса прольет свет и на предыдущий. Итак, если я правильно вас понял, вы, молодой человек, обвиняете меня в бездействии?!
Педро снова вскочил на ноги.
— Помилуйте, что вы, дон Гаспаро, я совсем не собирался ни в чем обвинить вас …
— Excusatio non petita, accusatio manifesta.
— Что? — растерялся Педро.
— Непрошенное оправдание обличает виновность, — спокойно пояснил дон Гаспаро. — Надо будет вам заняться латынью, капитан. Но вернемся к делу. Итак, в то время как наша благословенная Испания истекает кровью, сражаясь с проклятыми иноземными захватчиками, невозмутимый дон Гаспаро преспокойно сидит в своем замке и, мало того, что вкусно ест и крепко спит, так еще и любезничает с проклятыми мосьюрами, — герцог слегка усмехнулся, выговаривая последнее слово. — Что ему за дело до всех этих жалких, несчастных, простых испанцев. Пусть хоть все они сгинут под французским штыком… — Педро стоял, крепко прикусив губы и не зная, что делать и что говорить в ответ, если отрицать эти страшные слова уже не имело никакого смысла, а говорить о том, что на самом деле он никогда так не думал, было и вовсе глупо. — Итак, вы и ваши друзья хотите восстановить на испанском троне Фердинанда и именно в этом видите благо нашей многострадальной Испании?
— Дело вовсе не в том, чтобы восстановить Фердинанда, хотя… все действительно именно этого и хотят, — слабо возразил Педро.
— И вы, капитан валлонской гвардии, предпочли бы опять служить при его дворе? — с каким-то странным любопытством глядя на молодого человека, спросил дон Гаспаро.
— Нет! — решительно подался вперед Педро. — Я предпочел бы служить вам. Но я никогда не думал именно о восстановлении Фердинанда, и я не за это…
— В том то и беда, Педро Сьерпес, что вы не додумывали до конца, за что именно воюете. Вы, капитан валлонской гвардии, равно как и простой народ, даже не думаете, что творите. А ведь на самом деле все вы воевали именно за возвращение на трон Фердинанда. И наш многострадальный, но упрямый народ, в конечном счете, добьется своего и посадит себе на шею очередного выродка. И снова будут литься потоки крови и слез, литься до тех пор, пока наш народ не перестанет, наконец, словно цепной пес, бросаться и лаять на всех, кто приходит снять с него цепь. Так сколько еще должно пролиться этой собачьей крови, Сьерпес?
