– И? – спросил Финч, надеясь, что друг наконец разделил его точку зрения. Скоро надежды развеялись.
– Думаю, что эти сыкуны врезались на самолетах в башни и самоубились как раз потому, что знали: на нашей земле им никогда не победить. Как ты и говорил, если бы они были на улице, им дали бы пизды. Вот они и выбрали небо, где не достать. Но при этом поставили ловушку, так выбесили всю страну, что у президента не осталось выбора, кроме как послать наши войска к ним, на их родину, где им и стены помогают. Это была ловушка – и мы в нее влезли.
– Ты это к чему?
– К тому, что мы с тобой так ничему и не научились. Лезем в места, о которых ни хрена не знаем, сражаться с врагом, о котором знаем и того меньше. Преимущество на их стороне.
– Ты был бы прав, – ответил Финч, – если бы они нас ждали, а мы пришли без оружия.
– Слишком ты на это надеешься, чувак. Слишком. У наших во Вьетнаме оружия было, хоть жопой ешь, но никто не знал, куда стрелять. И что враги копают туннели, как кроты, убивают раньше, чем ты выстрелишь. Если не знаешь местность, где будешь сражаться, это всегда аукнется.
Сколько Финч знал Бо, он очень любил обсуждать военную стратегию и применять свои обширные познания к любым событиям, даже если они не связаны с войной. Его стерильно чистая квартира была полна книжных шкафов, забитых томами о разных исторических конфликтах. Обычно ему нравилось слушать, как Бо распространяется о Вьетконге, безрассудстве Наполеона или самоуверенности Кастера, но не сейчас, потому что он пока не сравнил их ситуацию с какой-нибудь битвой, где победителями стали хорошие парни.
– Для тебя это не должно быть открытием, – сказал Бо. – Ты уже бывал вне своей стихии. Мы оба.
Он говорил о Персидском заливе – теме, которую Финч предпочитал избегать, насколько возможно. К сожалению, у Бо не было никаких предубеждений, учитывая его любовь к подобным разговорам, но ему хотя бы хватило такта не вспоминать о событиях в Садр аль-Канат, после которых Финч впервые в жизни задумался о самоубийстве.
До сих пор в часы отчаяния, если надолго закрыть глаза, Финч видел женщину в черной абайе – традиционном исламском одеянии, – которая бежит к нему, подняв руки в просящем жесте. На ее лице были мольба, смирение и страх, а на ее талии – пояс со взрывчаткой. Финч выкрикнул предупреждение – не потому, что увидел пояс, его он как раз не заметил, увидит потом, но потому, что приближаться к солдатам было запрещено. За предыдущие недели немало его товарищей разлетелось на куски из-за бомб с виду невинных местных, и теперь все были начеку. Часто он представлял себе выражение лица женщины по-новому, добавлял дьявольский нюанс, демоническую ухмылку, но на самом деле ничего такого не было. Только страх под завесой угрюмой покорности. Третье предупреждение он подкрепил выстрелом и видел, как за затылком женщины вспыхнул красный туман. Она умерла до того, как упала на землю, а позже он сидел в палатке, дрожал и рыдал, пока не попытался повторить с собой то, что сделал с женщиной.
В этот момент вошел Бо с бутылкой самогона в руках и широкой улыбкой на лице, которая тут же пропала.
– Ты какого хера творишь, чувак? – спросил он, словно это не было очевидно по стволу во рту Финча.
В ту ночь Бо его отговорил, речь в духе «нас сюда отправили для того, чтобы делать страшные вещи» прорвала пелену несчастья и ужаса, которая застилала Финчу глаза, хоть он этого и не замечал. У Бо за душой были свои военные истории о мужчинах и женщинах, убитых во имя войны. Хороших мало, признался Бо, но все это было необходимо.
– Я вижу ее каждый раз, как моргаю, – говорил он Бо. – Она меня преследует. Ее глаза. Вижу, как они блестят в тенях, не могу их забыть. Вижу краем глаза, как она сидит в темноте.
– Похорони эти мысли, – сказал ему тогда Бо. – Засунь в ящик, потом проанализируешь. Другого выхода нет.
Так Финч и поступил, но ползучее ощущение и тьма внутри по-прежнему не покинули его. Стали паразитом, который питается негативом. Всякий раз, как ему приходилось убивать, паразит становился жирнее, пока не запустил щупальца в мозг и не заставил Финча сомневаться в том, что он за существо и какое его ждет будущее. Прежде враг для него был чем-то мистическим – тварью, даже отдаленно не напоминающей человека, и безликой, которую легко раздавить.
