В нескольких локтях от изваяния белым прямоугольником высился камень.
– И это тоже я, – прошелестела аль-Лат.
Это был тот самый Белый камень, который карматы вывезли из Таифа. Когда последователи Богини взяли городок, они отпраздновали возвращение своей святыни. Перед Белым камнем умерло шестнадцать человек. Трое мужчин. Девять женщин. Четверо детей, из них один младенец.
Вот и здесь перед Камнем было… место. Нерегиль замедлил шаг, потому что рядом с местом у него перехватило дыхание – несмотря на полный Щит. Щит, ради которого он провел в медитации и созерцании всю последнюю неделю. Сила колебалась вокруг Тарега посверкивающей завесой, чуть мешающей зрению и скрадывающей краски. Но от места тянуло такой пронизывающей стынью, что в груди стало тесно и душно. Мрамор пола перед Камнем в хен казался… закопченным. Для обычного зрения там проявилась свежая, даже не загустевшая ярко-алая лужа.
– Почему ты их жалеешь? – удивилась аль-Лат. – Они же как водяные крысы. Совокупляются, рожают крысят, жрут друг друга и падаль.
До статуи оставалось еще несколько шагов. С трудом отклеив взгляд от места, Тарег велел себе идти вперед.
– Зачем ты пришел сюда? Тебя прислали мои сестры? Кто ты такой? И что это у тебя на шее?
Остановившись перед золотой фигурой, Тарег все-таки поднял голову и посмотрел в пустые, с едва намеченными зрачками, металлические глаза. И заставил себя разлепить смерзшиеся на нездешнем холоде губы:
– Я – Страж Престола. Мой господин, халиф Абдаллах аль-Мамун, велел мне избавить землю аль-Ахсы от твоего присутствия.
Смех аль-Лат едва не сбил нерегиля с ног – словно он стоял под бьющим колоколом ратуши. Отсмеявшись, богиня крикнула:
– Кто-кто?! Да как ты смеешь! Мое имя – Львица! А твое имя – крыса! На поводке у другой, глупой и жадной крысы!
– Имя тебе – легион, – тихо сказал Тарег.
И вскинул в руке меч.
– Изыди.
Аль-Лат застыла. И вдруг сказала:
– Ты не сможешь меня убить, маленький сумеречник. Таких, как я, нельзя убить.
Под локтем у Тарега щелкнуло – зубами – и тигр хихикнул:
– Можно-можно…
– Меч-охотник, – понимающе улыбнулась статуя.
Тарега снова накрыло гулким смехом. Потом все стихло. Шелестящий голос сказал:
– А знаешь, что будет, если им ударить? Тебя разорвет в клочки, маленький сумеречный дурачок…
Пора.
Стиснув зубы, нерегиль заставил себя поднять голову и снова посмотреть в золотое лицо:
– Твои последователи украли эту статую в храме Ве Ниэн. Настоятель храма, желая вернуть святыню, отправился в паломничество.
Тишина сгущалась. Аль-Лат молчала.
– В паломничество к Зеркалу Люнцуань. Оно указало ему на меня.
– Что же просил твой монах у Зеркала? – равнодушно проговорила богиня.
– Он просил показать того, кто готов отдать свою жизнь, но освободить статую и нанести тебе смертельный удар.
Аль-Лат вскрикнула – прямо как женщина.
Митама полыхнул страшным светом, заорав в ответ: Изъятие!!!
Щелкнув пастью, тигр исчез в раскаленном пучке энергий и веером хлестнул через золотую грудь статуи.
Тарег успел увидеть, как металл изваяния разделяется, плавясь, на две части, голова с руками сползает на сторону и падает вниз. Комок лучистого присутствия, поднявшийся из статуи, задрожал, словно в агонии, полыхнул – и взорвался таким чистым, таким ослепительным светом, что нерегиль вздохнул, как от счастья, – и рассыпался тысячью ярких, отражающих свет осколков.
* * *
Удар внутри храма встряхнул землю под ногами. Страшный скрежет камня о камень – Намайо приходилось слышать такой во время землетрясений – приказал телу быстрее, чем разуму:
– Наземь! Все наземь!
Видная сквозь дымный воздух чудовищная арка портала вздрогнула – и выдохнула облако пыли и мелких осколков.
– Ле-ееечь!
Свистящие камни изрешетили чью-то лошадь. Она билась и кричала в заплывающем дымом воздухе.
Здание заскрежетало, словно мертвец костьми, выдохнуло из щелей облачка пыли и стало с гулом проседать. Из прямоугольной громады портала выстреливали не выдержавшие давления камни.
– Назаааад!
Все побежали через площадь к улицам. Грохот за спиной говорил, что лучше не оборачиваться.
Намайо уже видел арки галереи – той самой, где они отсиживались днем, – как под ноги ему подвернулось что-то длинное и мягкое, он запнулся и упал. Извернувшись, перекатился, почти не повредив локоть. И, шипя от боли, пригляделся к тому, обо что споткнулся. Оказалось – об кого. На заваленном дрянью мраморе навзничь лежал человеческий мальчик. Заглянув в мокрое лицо, Намайо увидел стекленеющие глаза и пузырьки розовой пены из угла губ. Размазанная до висков сурьма на веках и дорогой шелковый кафтан – гулямчонок.
