– Ястреб! Ястреб халифа Аммара! – заорали за спиной Хунайна.
Каид обернулся, решив было, что сошел с ума не один, а потом ахнул над собственной недогадливостью: жуткое пернатое нападало на карматов! Буквально разламывало когтищами их шеренги!
Железная «черепаха» вражеского строя распалась.
– Эмир верующих! Знамя халифа! – раздались в сплошной пыли новые вопли.
Где? В какой стороне? Куфанец даже Марваза с трудом различал, а тот сидел, придерживая кровавые тряпки на перевязанном боку, всего-то в трех шагах.
Вдалеке загустевала серая взвесь – толпа?
– Знамя! Знамя Бени Умейя!
Нездешняя птица вынырнула из пыльного мрака и, распластав крылья, торжествующе заклекотала. Хунайн наконец увидел: бежит множество людей, а впереди верховые. А над всадниками развевалось узкое черное знамя. Действительно, рийа халифа.
На куфанцев выскочил отряд Движущейся гвардии. Перья фазана остро покачивались над шлемами, гулко топотали копыта.
– Садись за мной, на круп садись, каид! – хрипло пролаял джунгар.
Все полезли на коней, мостясь за спинами степняков.
– Куда?! – заорал Хунайн, пытаясь перекричать грохот боя.
– К частоколу! – крикнул в ответ джунгар. – Повелитель приказал атаковать карматский лагерь!
Повелитель?.. Кто это?..
Потусторонним холодом по затылку мазнула громадная птичья тень. Хунайн затылком же чувствовал, как со свистом рассекают воздух железные перья. Хотя почему железные-то…
А джунгары разразились восторженными воплями, задирая лица, провожая пернатую жуть кликами и размахивая плетками.
– Сын Тенгри! Он сын Тенгри! – радостно проорал, обернувшись, везший его степняк. – Сильный шаман наш Повелитель, ой сильный, такой облик принял, а?!
Хунайн прикрыл слезящиеся глаза и решил не пускать в себя эту дичь.
У частокола карматского лагеря все кипело.
Тарик – уже в обычном облике, верховой, только не на сиглави своем почему-то, а на рыжей кобыле – гонял туда-сюда вдоль ограды, потрясая обнаженным мечом. Джунгары заливались волчьим воем. С той стороны частокола – внушительного, из толстенных заостренных бревен, перевитых толстенными же железными цепями, – летели камни и стрелы. Оскалившемуся, орущему на пределе легких Тарику они были явно нипочем. Джунгарам, беснующимся от хищной радости волка под луной, тоже.
Чтоб нерегилю не остаться в облике шайтанской птицы?! Он бы своими когтищами на раз выломал ворота лагеря!
И тут Хунайн понял, что глохнет: гвалт поднялся нестерпимый! А потом полыхнуло. Рыжая кобыла, мотая поводьями, гнала куда глаза глядят, а ястребище, ухая маховыми перьями, уходил вверх и влево. Под ним шла вразгон конная джунгарская лава.
Везший Хунайна джунгар тоже сорвался и ускакал за Ястребом, а куфанцы остались с толпой перед воротами. Выкрикивая оскорбления, все кидали в карматов камнями, а те отвечали тем же. Стрелы, похоже, иссякли и у нападавших, и у оборонявшихся. Сколько так продолжалось, Хунайн не знал.
И вдруг – бух! Бах! Ворота лагеря – настежь! Из них карматы сыпятся, как горох! Оказалось, за врагом гнались верховые джунгары.
Уже потом Хунайну рассказали, что нерегиль приказал атаковать двое из трех лагерных ворот – чтобы выманить карматов на вылазку. А как же, это во всех трактатах по военному искусству написано! Еще Хазим ибн Хузайма писал, что контратаку нужно проводить из третьих ворот, чтобы зайти в тыл осаждающим и застигнуть их врасплох. Карматы, похоже, тоже читали наставления ибн Хузаймы и пошли конным отрядом на вылазку – из северных. Только там в засаде стоял джунгарский полк, ага. И господин Ястреб подлетел как раз к началу атаки. Словом, карматам выйти не удалось: их укатали обратно в ворота и ворвались в лагерь на их плечах.
Что было дальше, Хунайн вспоминать не любил. Тесный бой грудь в грудь, в ножи – что тут вспоминать? Колол, рубил. Зинджи гвардии аль-Джилани дрались как бешеные. Каид помнил, что от красного здоровенного шатра карматского предводителя одни лоскуты остались – так резались и внутри, и снаружи.
Вот с таким лоскутом в руке гонца к халифу и отправили. Мол, все. Победа. Аль-Джилани, кстати, успел смыться – конь попался хороший.
