— Но и вкуса не ощутишь?
— Попробуй. — Я отщипнула от грозди виноградинку и положила ему в рот.
— Сладко…
— То-то же. И пирожок на вкус от настоящего не отличается, и жаркое, и крем-брюле всяческое. Бывало, после целого дня в классе, после ужина из трех фасолин… Нас в пансионе впроголодь держали для худобы аристократической. Так вот, придешь сюда и лопаешь от пуза, пока не надоест.
— А потом?
— Библиотека здесь еще. — Это звучало немного хвастливо. — В пансионе нужных книг дожидаться приходилось, потому как очередь, а здесь… Ты покушать сперва желаешь или сразу в библиотеку для беседы пойдем?
— Не голоден, — отрезал чародей. — И спальня у тебя здесь имеется, чтобы мужчин в реальности не дожидаться?
Я, честно говоря, думала, что он начнет многоярусной огромной библиотеке восторги выказывать, на пороге которой мы как раз очутились. Поэтому вопрос меня застал врасплох.
— Какой вздор. Десятилетней девочке думать больше не о чем, только о кавалерах.
— Десятилетней?
— Ну пусть постарше. Мне уже четырнадцать исполнилось, когда я последний раз здесь была.
— Прелестный для познаний возраст!
Наконец до меня смысл его вопросов стал доходить. Я искренне рассмеялась:
— Иван, ты первый и единственный мужчина, которого я сюда пригласила. Не ревнуй.
Широким жестом я указала гостю на кресло у камина, заняла соседнее.
— Ты не приглашала, значит, кто-то без спросу являлся?
— Сыскарь ты, Зорин, и повадка у тебя сыскарская. Потерпи, все по порядку обскажу.
Я щелкнула пальцами, в камине вспыхнул огонь, дровяной дым завис в воздухе, собираясь в сферу.
— Мою матушку звали Полина. — На молочно-белой поверхности сферы появилось тонкое женское лицо.
— Красавица.
— Да, жаль, что я в батюшку видом пошла. Полина Бобынина. Она умерла, когда мне исполнилось девять. Умерла у меня на руках в скорбном доме, где долгие годы угасала.
Картинка изменилась. Лицо постарело и осунулось.
— Она была чародейкой? С силой не совладала и от того разума лишилась?
— Именно что чародейкой, не чародеем. Ты же знаешь, как в нашей отчизне к магически одаренным женщинам относятся?
— Никак. Потому что их нет, почитай. Одна на сотни тысяч.
— Зорин, я не собираюсь с тобою политику обсуждать. Матушка была той самой «одной из», но так как дар ее в отрочестве не распознали, прочие воспринимали ее дурочкой не от мира сего.
— Она предвещала, мне сказывали.
— И это тоже, а еще лечила, заставляла взглядом двигаться разные предметы и могла разговаривать с мертвыми.
— Как ваш фамильный пропозит Бобыня?
— И это разузнал? — Я хмыкнула. — Пожалуй что да.
— Ты поэтому своего дара не желаешь? Покойников боишься?
— Погоди, к этому подойдем. Когда мои родители поженились да на свет появилась я, батюшка, мужчина хоть и берендийский, но взглядов самых передовых, предложил супруге учиться. Исходники-то замечательные, а чародей в семействе завсегда пригождается. Итак, маман отправилась под крылышко некоего маэстро Локотье, в его сновидческую школу.
— Во Францию?
— В Наполи, но это не важно, у него постоянной резиденции нет. Больше никто Полину Абызову не видел, по крайней мере то, что вернули безутешному супругу, скорее походило на пустую оболочку. Маэстро Локотье объяснил, что ученица не справилась с нагрузками, что так бывает, особенно со слабым полом, что ему очень жаль и что он подождет несколько лет, прежде чем приступить к раскрытию талантов юной Серафимы.
— Погоди, но в Берендии сновидцы запрещены.
— Именно поэтому папенька не мог дать делу официальный ход. Он мог лишь оградить меня от посягательств поганого лоскутника.
— Кого?
— Локотье — это тряпичник по-французски, или лоскутник.
— И тогда твой отец…
— Я младенцем была, он просто принялся ждать, не начнет ли во мне магия проявляться. До сих пор его внимательный взгляд помню. А мне так не хотелось папеньку тревожить, что скрываться стала. Просят меня руны посмотреть, а я только несколько первых называю. Так же и в пансионе на школьной проверке поступила. Без магии, Ванечка, жизнь гораздо проще.
— Особенно когда она у тебя все-таки есть, — улыбнулся Зорин, охватывая взглядом библиотеку.
