Однако подписанием мои заботы на сегодня не завершились. Новые горничные желали у меня закрепиться, видимо опасаясь, что наутро я и передумать смогу.
— По домам ночуйте, — сопротивлялась я, — а завтра выкуплю для вас какой-нибудь нумер.
— К чему тратиться? В тесноте, да не в обиде, одна в гардеробной может перекантоваться, другая подле вас. А уж когда нянюшка возвернется…
— Час-то какой поздний, страшно по темнотище ходить.
— Фимочка? — донесся из спальни голос кузины. — Что там за шум?
— Почивай, милая, — жестами я направила обеих Март к себе, — утро вечера мудренее.
Гавр рыком выразил неудовольствие вторжением.
— Разбойник, — погладила я его за ушком, — присмотри за девицами.
Означенные девицы рядком сидели на краешке постели. Я вздохнула:
— Пока так…
— А вы, барышня, как же?
— У меня дела еще есть, о которых вы никому рассказывать не будете.
Я прихватила из комода жестяную коробочку и выскользнула из апартаментов.
— Фима? — Зорин, отворивший дверь на стук, явно готовился ко сну, расстегнутая рубаха позволяла рассмотреть мужскую грудь.
— Ночевать негде, — пояснила я сварливо, толкнула его, протиснулась в нумер. — Пустишь?
— Ты и сама вошла…
Я присела на кровать, передвинула подушку ближе к центру.
— Дверь закрой.
— Что ты творишь?
Из коридора тянуло сквозняком, но Болван Иванович, видно опасаясь надругательства над своим бесценным телом, оставаться со мной наедине не спешил.
— Ну не хочешь, не запирай, — покладисто сказала я. — Гляди, что тут у меня.
Жестянка была простецкая, аптекарская, из-под мятных пастилок. Я покрутила ею во все стороны, чтоб блеснула в свете ночника. Зорин не шелохнулся, стоя столбом у приоткрытой двери. Интересно, насколько он тяжелый и развяжется ли пупок барышни Абызовой, если она эдакую громадину перетащить попытается? Вру. Нисколько не интересно.
Я, задержав дыхание, приоткрыла крышечку, будто рассматривая содержимое жестянки.
— Что там? — Иван широко шагнул, наклонился.
Я с шумом выдохнула, облачко бурой пыли понеслось чародею в лицо. Зорин обмяк, мне только и осталось направить его падение в сторону кровати. Вот это я называю манифик, расчет точный.
— Это ведьминское зелье, — пояснила я Ивану, который, впрочем, вряд ли мог меня слышать. — Маняша меня им пользовала, когда совсем бессонница умучивала.
Ключ я провернула в замке дважды для надежности, вернулась к постели, сбрасывая на ходу туфельки.
— Я, Ванечка, спать с тобою буду в самом невинном смысле. Ты спросишь: почему? Потому что так я скорее про себя тебе все расскажу…
Поправив под спящим подушку, я не смогла отказать себе в удовольствии зарыться пальцами в его кудри. Красавец, просто рысак арлейский среди прочих. Захотелось целоваться, но я себе запретила. Нехорошо, будто над беспомощным куражиться. После, не выдержав, чмокнула расслабленные губы.
Быстрее, пока мне еще чего-нибудь эдакое в голову не взбрело.
Я улеглась рядом с Иваном, на ту же подушку. Раньше мне такого делать не приходилось. Ну то есть с мужчиной и с чародеем, потому что Маняша — ни тот ни другой.
Чуть повернув голову, я вдохнула из коробочки остатки порошка.
— Серафима?
Иван Иванович сидел на скамейке в окружении розовых кустов и смотрел на меня странными разноцветными глазами. Левый был серым, а правый — сочного аквамаринового оттенка.
— Не сердись, — сразу попросила я, молитвенно сложив руки.
Платьице на мне было серебряным, туфельки хрустальными, все как люблю. Обнаженные плечи мягко ласкал лунный свет.
— И не собирался. — Чародей поднялся и шагнул мне навстречу. — Куда ты меня затащила?
— Идем, я все тебе покажу.
Я повела его по тропинке, усыпанной золотым песком, по ступеням прозрачного кварца, по малахитовым полам. В центральной зале стоял огромный накрытый стол.
— Еда? — недоверчиво спросил Зорин.
— Я раньше дородна была слишком. — Хорошо, что во сне можно было не краснеть от смущения. — Лекари заграничные сказывали, что я потерю матушки заедаю, ну как бы пустоту заполнить стремлюсь. Но я и до того отсутствием аппетита не страдала. Дразнили меня в пансионе нещадно, всякими словами поносили. Вот я эту залу себе и обустроила. От сонных яств не потолстеешь.
