— На тебя, Серафима, сейчас направлено с десяток разнообразных заклятий — от банального сглаза до вполне мощного плетения. В жизни не встречал еще человека, к которому бы так липло злое колдовство. То, что ты дожила до своего почтенного, — тут он подпустил сарказма в голос, — возраста — чудо, а скорее, мастерство твоих защитников. Тебя охраняла Маняша? Я прав?
Что я могла ответить? Молча косилась на кровать и сглатывала горечь, наполняющую рот.
— Но Мария Анисьевна не чародейка, в этом я уверился.
По щекам потекли слезы.
— Моя Маняша сто очков вперед любому чародею дать может! Только забрали ее у меня злые люди!
Я тихонько завыла от горя и бессилия.
— Ну-ну, — Иван Иванович приобнял меня за плечи по-отечески, — не плачь, милая. Ребячество с моей стороны допрос тебе учинять прежде помощи. Сначала мы все поганые чары изничтожим да заслоны супротив новых поставим, а уж после…
С удивлением я поняла, что уже сижу на краешке кровати, и явственно ощутила давление, с которым меня пытаются уложить на постель.
— В сон нужно тебя погрузить, — заявил Зорин деловито.
— Нет.
Я легла на спину как была в туфельках.
— Иначе будет больно.
— Пусть. — Я заискивающе посмотрела в склонившееся надо мной лицо.
Глаза у Ивана Ивановича были холодные, не васильковые, как обычно, а цвета морозного зимнего неба.
— Ты, Ванечка, видно, чародей не из самых одаренных, раз наживо меня пользовать не решаешься, — протянула глумливо. — Любая ведьма мне бы эти сглазы с арканами через уголек слила, и вся недолга.
Насмешка сработала вернее заискиваний.
— Вот она тебе и сливала, — только что не сплюнул Зорин. — Потому что ведьмы забирать горазды, что хорошее, что плохое, с равным рвением.
Я собиралась пригрозить, что другую ведьму себе без труда отыщу, руянскую, да подумала, что, разозлившись, он, пожалуй, усыпит меня без согласия или — еще хуже — передумает чары ради меня тратить. А чары мне были нужны, я помнила еще, как это, остаться надолго без защиты, и знала, что для того, чтоб помочь Маняше, мне потребуются все мои силы. Так что просто приподняла брови, демонстрируя равнодушное недоверие.
— Серафима, когда я начну, заснуть уже не получится.
— Не томи, пугатель, берендийская баба любую боль снести может. Обещаю не вопить, чтоб…
Зорин распрямился, отпустив мою руку. Внутренности скрутило и продолжило скручивать, я сдержала стон, любуясь разноцветными туманными спиралями то ли волшебства, то ли своих галлюцинаций. Может, сглупила? Может, стоило в сон погрузиться? В тот раз Маняшу повидать получилось. Вдруг она сызнова меня у самой грани яви поджидает? Я бы уж тогда расспросила ее поподробнее, почему не путь, но ключ в том человеке запрятан. Боль росла во мне, сотней тонких иголочек прорываясь сквозь кожу. Не путь, но ключ. Надо бы этот ключ отыскать. Иван вон свой на пороге нашел, но это потому, что в нем ни того, ни другого нет. Больно-то как, мамочки! Рожать, наверное, не в пример легче. Любая берендийская баба родить может. Я тоже смогу, когда время придет. Только бы ребеночек на Анатоля не походил ни единой черточкой. Лучше кого-то похожего на Ивана родить, беленького такого бутуза и чтоб голубоглазый, чтоб…
— Все, душа моя, — хриплый мужской голос звучал устало, — закончил я тебя пользовать.
Я сморгнула слезы, приподнялась, опершись руками о постель. Чародей тяжело присел рядом, сдергивая с шеи галстук.
— Двадцать восемь дней тебя никакое злое колдовство не достанет.
— Двадцать восемь? — тоненько переспросила я.
— Это лунный месяц. — Иван опустил лицо в ладони, уперев локти в колени. — Что ты там про ключи бормотала?
— Тебе послышалось. — Я только надеялась, что про прочее я не вслух размышляла, о детях, к примеру.
— И не мечтай, Фимка. — Один голубой глаз подмигнул мне из-за разведенных пальцев. — Не путь, но ключ. Может наоборот?
— Почему наоборот? — Я обрадовалась, что разговор темы чадолюбия не касается.
— Потому что в князе твоем «не ключ, но путь». Это одна из формул сводов аффирмации: «И словесами сими связан не ключ, но путь от владетеля к подвластному…»
Подумав и так, и эдак, я решила, что, пожалуй, чародей прав, я могла и перепутать. Однако тема князя и аффирмаций тоже не была мне приятна.
