– Я решил остаться в Северной Корее, – объявил Син заместителю директора. – Давайте, может, я вам расскажу про свою жизнь, а вы мне что-нибудь посоветуете?
Он приступил к политзанятиям со всем рвением, на какое был способен. Прочел трехтомную «Историю борьбы Ким Ир Сена с японскими захватчиками», написал хвалебную рецензию – насколько позволила ему совесть кинематографиста – и, желая произвести впечатление на наставника, даже заучил наизусть обширные фрагменты. В обществе заместителя директора Син смотрел по два северокорейских фильма в день – один утром, другой днем. 16 апреля, в день рождения Ким Ир Сена, Син вместе со всеми поднял бокал шампанского, хотя вообще-то не пил. «Я осушил залпом [первый бокал] и сразу попросил второй, – вспоминал он. – А потом сказал тост. „Желаю нашему любимому великому вождю Ким Ир Сену долгих лет жизни и процветания!”»
Надзирали за ним пристальнее. Спальня была на верхнем этаже, дверь просматривалась из всех соседних комнат. Внизу располагались гостиная, она же просмотровая, столовая и третья спальня для еще одного куратора. Теперь с Сином жили двое. Ему сказали, что это его «повар и секретарь». Заместитель директора, который прежде жил с Сином в доме, теперь ночевал где-то еще и приезжал только на политзанятия. В его отсутствие Сина не выпускали даже на задний двор. Все окна, кроме одного в столовой, были буквально заколочены. Ночами во двор выпускали свирепого пса.
Апрель превратился в май, май – в июнь, потом вдруг наступил июль. Стояла влажная жара, цветы за окном расцвели ослепительной палитрой. Целыми днями в воздухе гудела саранча. Сидя под замком, Син в импровизационной лихорадке собирал все, что попадалось под руку, – объедки, соль, спички, – даже не задумываясь, на что они могут сгодиться. «Я понимал, что другого шанса не будет, – говорил он. – Если поймают – убьют».
Часы ползли медленно, день за днем он «нервничал, планировал и поджидал свой шанс». Почти каждую ночь невыносимую духоту разгоняли грозы. Взрывы грома и стук ливня заглушали все прочие звуки в доме; охранники плюнули на патрулирование и теперь прятались под крышу. И все равно Син не смог бы пробраться мимо пса. Он, впрочем, и не планировал. На сей раз его замысел был проще и дерзче.
Июльской грозовой ночью он прокрался в гостевую комнату наверху, где были три батареи на колесиках, за ними панель в стене, а за панелью пустота, куда влезет человек. Син отодвинул батарею, снял панель, забрался внутрь и осторожно поставил панель на место. Батарея стояла за столом – трудно разглядеть, что панель за нею снимали.
Син скорчился в стене; карманы у него были набиты припасами, собранными за последние недели. Он подозревал, что придется просидеть здесь дня три-четыре – ни в туалет сходить, ни даже ноги выпрямить. Его поимщики между тем, решив, что он сбежал, устроят охоту. «Потом, когда все поуспокоится, – писал Син, – я бы выбрался из дома и пошел к ближайшему порту или к границе, а оттуда – в Советский Союз».
Когда вечером Син Сан Ок не явился на ужин, разверзся ад. Спустя пару часов на тотальный обыск прибыли полицейские – но затем не уехали, как рассчитывал Син, а развернули штаб в кабинете, прямо напротив гостевой комнаты. Это его огорошило. Обнаружив, что его комната пуста, они должны были поступить согласно его плану – его сценарию. Даже в своем безнадежном положении Син не сомневался, что умеет придумать сцену и поставить ее согласно своему замыслу.
Скрючившись в стене – спина ноет, горло пересохло от жажды, – Син в страхе прислушивался к визгу автомобильных покрышек и топоту сапог. Громко трещали рации. Кто-то обстукивал стены и потолки – проверял, нет ли пустот. «По крыше ходили люди, – писал Син впоследствии. – Моя комната и кабинет превратились в штаб поисковой партии. Там отдавали приказы и составляли рапорты; все бродили туда-сюда. В комнату, где я прятался, пришли шоферы – послушать радио». В три часа ночи мочевой пузырь у него уже разрывался; Син прокрался в туалет и помочился, а воду спускал, дожидаясь, когда залает собака или грохнет гром.
