Она штурмовала это сочинение по два часа каждый день. Кан регулярно требовал заучивать пассажи и декламировать их наизусть. Чтение продвигалось медленно, книги пухли от подхалимажа, и к концу третьего тома Чхве добралась лишь через два месяца. «В каждой главе восхвалялся Ким Ир Сен и его предки», – вспоминала она потом. Отец Ким Ир Сена, утверждали авторы, был «отважным патриотом», мать «трудилась на благо армии, сражавшейся за национальную независимость… [жила] ради сына и освободительной борьбы», а сам Ким Ир Сен изображался солнышком, что благосклонно сияет над всей Кореей. Какой-то абсурд, считала Чхве. Она еще не знала, что всем северокорейским детям задавали читать трехтомник в школе и заучивать фрагменты еще длиннее; им говорили, что каждое слово в этой книге – бесспорная правда.
Помимо истории (жизни и подвигов Ким Ир Сена), политэкономии (экономической политики Ким Ир Сена) и культуры (великих песен и преданий о Ким Ир Сене, распропагандированных Ким Чен Иром), Чхве обучали нучхе – «революционной» философии великого вождя. Чучхе – что можно перевести как «опора на собственные силы» – щедро подмешивала национализм к базовым идеям марксизма о конфликте между богатой буржуазией и бедным пролетариатом. Согласно чучхе, Народ, взяв под контроль средства производства, берет на себя ответственность за свою судьбу, и величие этой судьбы кроется в отказе от личных интересов в пользу воли коллектива. Высший великий вождь возглавляет и представляет интересы этого коллектива, и в вожде не должно сомневаться, он послан водительствовать корейцами, ибо корейцы – особый, избранный народ, их кровь чище, они праведнее всех прочих, и это еще одна причина тому, что им надлежит достигать просветления, не прибегая к помощи низших рас.
Ну, или что-то в этом духе. Чучхе – замечательно путаная и противоречивая доктрина; специалисты и наблюдатели разбираются в ней уже сорок лет и до сих пор не пришли к единому мнению, что же она означает. Чхве Ын Хи тоже не видела в ней логики и нередко спорила с Каном.
– Коммунисты утверждают, что все равны и живут счастливо, – как-то раз сказала она. – А по-моему, у вас тут очень жесткая классовая система. Вот вы что скажете?
– У нас переходный период, – ответил Каи громко и четко, будто по бумажке читал. – Переходный период неизбежен на пути к идеальному коммунистическому обществу.
– Тогда какая разница между капитализмом и нынешним социализмом? – невинно поинтересовалась Чхве.
– Вы что такое говорите? – всполошился Каи. – Как вы можете сравнивать социализм с капитализмом? При капитализме богатые богатеют, а бедные беднеют. Эта система целиком базируется на выживании сильнейшего.
– Но благосостояние общества – цель и капитализма тоже.
– Ерунда. Разница есть, и она основополагающая.
– Какова же она? Можете объяснить понятнее, в чем разница?
– Я сказал, что разница есть, – значит, она есть! – заорал Кан. – Сколько можно спрашивать?
И так каждый раз. Всякая беседа обрывалась до срока уклончивыми обещаниями: вы только перестаньте думать самостоятельно, раскройте объятия революции, и все мигом образуется. Временами наставник внезапно спрашивал:
– Госпожа Чхве, а ведь у вас в Южной Корее много высокопоставленных знакомых? Говорят, вы дружили с директором КЦРУ Ким Джон Пхилем. Как думаете, он может стать следующим президентом? – Или: – А что президент Пак думает про такого-то?
Чхве прекрасно понимала, что ее пытаются доить, и отвечала, что Кан зря ее переоценивает.
– Я безвылазно торчала за городом, занималась своей школой в «Анъяне», – говорила она. Кан в ответ только смеялся, а спустя пару дней спрашивал о чем-нибудь снова.
У Чхве тоже был вопрос. Зачем ее похитили?
– В тот день, когда мы под руководством великого вождя устроим революцию в Южной Корее, – отвечал Кан, – вам будет отведена важная роль. Южнокорейцы держат нас за чудовищ и дикарей. Думаете, они поверят нам, когда мы их освободим? Но если в первых рядах окажетесь вы, ваше слово будет убедительнее сотни наших слов.
Чхве считала, что это бредовый план, но Кан возвращался к нему то и дело.
