– Когда Гастон женился на герцогине де Монпансье, он получил за невестой огромное приданое. И где оно теперь? Королева-мать продала все, а деньги были отправлены на покупку оружия.
Плечи короля дрогнули и опустились. Он весь подался вперед; казалось, что его сейчас стошнит. Какой кошмар! Родная мать раздобыла деньги на восстание против своего собственного сына! Теперь все ее попытки устранить кардинала казались весьма логичными, ведь в этом случае лишенный поддержки король стал бы для нее легкой добычей. А тогда одному Богу известно, что бы с ним сотворили мать и этот негодяй Гастон. Яд, кинжал… Да мало ли способов убрать неугодного человека! Не стоило забывать, на родине Марии Медичи, во Флоренции, подобного рода «решения проблем» давно стали традицией, неотъемлемой частью существования в обществе, так что ей убить кого-то было все равно что муху прихлопнуть. С этим нужно было покончить… Во что бы то ни стало, немедленно, сию же секунду…
Всезнающий Жедеон Таллеман де Рео рассказывает, что Ришелье, поддерживая короля, тут же начал выпады против Гастона Орлеанского.
«Он ненавидел и презирал его: он хотел, чтобы его объявили неспособным к царствованию, дабы по смерти короля <…> герцог не мог бы принять участие в управлении государством».
Людовик встал. Неровный свет камина бросал на его лицо рваные янтарные отсветы, отчего оно казалось темным и угрюмым. Глаза, очерченные болезненного вида красной каймой, предательски блестели.
– Ришелье!
– Да, сир?
– Я понимаю, что все проблемы идут от моей матери. Она дурно влияет на Гастона, и ее нельзя оставлять на свободе. Как это сделать?
Кардинал посмотрел на короля с некоторой смесью удивления и одобрения. Можно было даже подумать, что губы его тронула едва заметная улыбка, впрочем, вероятно, то была всего лишь причудливая игра света и тени. Немного поразмыслив, он ответил.
– Прикажите ее двору отправиться в Компьень. Там все будет организовано. Детали оставьте мне, вам же сейчас требуется отдых. Я поступлю с Ее Величеством так, как если бы сам был ее сыном.
– Да будет так, – пробормотал король.
И создалось впечатление, что эти слова – печать, скрепившая некий незримый договор.
– Но только пусть все произойдет побыстрее. Ожидание гложет меня изнутри.
– Поверьте, сир, через неделю все закончится, и вы станете в значительно большей степени королем Франции, чем сейчас.
С этим кардинал изобразил почтительный намек на поклон и неслышно покинул комнату. Опустошенный король же остался стоять у камина, один на один с самим собой, в очередной раз вверив свою жизнь и судьбу государства в чужие руки.
Этот день, который сейчас называют
«Днем одураченных», стал днем
установления абсолютной власти кардинала.
Франсуа-Ксавье ФЕЛЛЕР
Итак, ситуация переменилась коренным образом. Как все было на самом деле, утверждать трудно, однако факт остается фактом – Людовик XIII призвал к себе кардинала де Ришелье и прямо заявил: он бесконечно признателен ему за все, что кардинал сделал для его матери и для Франции, он решительно настроен защитить Ришелье от врагов, находящихся под покровительством Марии Медичи, и он намерен и впредь пользоваться его услугами.
Дальше – больше. Король открыто признал, что советы Ришелье более ценны для Франции, чем советы королевы-матери, заявив при этом, что сама Мария Медичи вовсе не является противником номер один. Все беды – от ее окружения, и вот с ним-то он и намерен разделаться. После этого король пригласил к себе министров и государственных секретарей. В результате все самые ярые сторонники Марии Медичи были сняты со своих постов…
Тот день вошел в историю как «День одураченных» (journée des dupes).
Тогда, осенью 1630 года, вряд ли кто-то из участников событий мог бы представить себе, какие изменения ожидают каждого из них в самом скором будущем.
Собственно, непосредственно в «День одураченных», то есть 10 ноября 1630 года, Мария Медичи публично оскорбила Марию-Мадлен де Комбале, племянницу (дочь сестры) кардинала де Ришелье и свою фрейлину. Она открыто обвинила ее в шпионаже в пользу кардинала, что, возможно, и не было лишено оснований.
