— Какая свадьба, мама? — спокойно рассуждал Вася. — Мы с Алиной решили сделать все по-студенчески. А на сэкономленные от свадьбы деньги будем снимать квартиру.
От Васи не ускользнуло, что мать отнеслась ко всему достаточно легко и даже несколько рассеянно. Некоторые вещи в квартире говорили о том, что наверняка мать уже не одна. Ревность шевельнулась и угасла. В конце концов, Вася должен порадоваться за мать: сын далеко — и надо кем-то жить. Все это сказалось на том, что Вася и Алина уехали на пару дней раньше планируемого срока. Мать возражала несильно, но на вокзале опять расплакалась и призналась, обращаясь почему-то только к Алине:
— Аля, если бы ты знала, как я хочу внучку! Доживу ли?.. Может быть, после университета сюда приедете? Были бы рядышком…
Таким образом, Алина уже представлена Васиной маме. И вот сейчас они едут к родителям Алины. Вернее, только к матери, отца у нее уже тоже нет…
Разницу в последнем настроении матери Вася объяснил себе не только чувством вины перед ним. Если бы это было так, то истинное отношение к выбору сына непременно проявилось бы, пусть в мелочах, но не ускользнуло бы от него, он ловил каждое движение матери, каждое ее слово, каждый взгляд. Суть была в следующем: сейчас ей хорошо, поэтому нет никакого озлобления к инородцам, нет осуждения Васиного выбора.
Все бы решения принимались в состоянии удовлетворения! — так подумалось Васе с пониманием наивности такого желания.
Славяне в семье у давно оставшейся без мужа Фатимы уже были: двое сыновей женаты на русских.
Когда первый привел инородку, Фатима не очень расстраивалась: в их интернациональных краях смешанные браки на каждом шагу, и никого это не удивляет. Выбор второго сына вверг мать в тайное уныние, но и тут обошлось без преград с ее стороны. Дети, несмотря на то, что выходили в люди уже без отца, получились самостоятельными, и все их действия шли в русле того, как Фатима их воспитывала. С невестками сдружилась, внуки пошли, молодые жили хорошо. Чего еще нужно матери? «Уф, Алла! — лишь бы жили!» — говорила она соседкам про детей, вкладывая в немудреную фразу глубокий житейский смысл. Соседки кивали головами и некоторые, у кого в этом смысле не все было гладко, добром завидовали счастливой женщине: хорошие дети, здоровые внуки, сожитель — дай бог каждому.
Так получилось, что и сожителем у Фатимы, которая долгие годы, пока не выросли дети, оставалась одинокой, стал русский человек. После сыновнего примера выбор Фатимы уже никого, и в первую голову ее саму, не удивил. К тому же Камиль был мусульманином, хотя не было замечено, чтобы он усердствовал в соблюдении исламских обрядов, а самое главное, не пил, не сквернословил, несмотря на подозрительное прошлое. А уж его отношение к работе, к домашним делам было выше похвал.
— У тебя и Алина тоже, наверное, русского из университета привезет, — говорил Фатиме сосед с параллельной улицы со странным для башкира именем Карл.
Карл — давний товарищ покойного мужа Фатимы, почетный отставной буровик местного нефтедобывающего управления, который уже много лет, с тех пор, как соседка овдовела, безуспешно добивался ее руки. Все это время, несмотря на периодические отказы, остававшийся другом и, как ему казалось, опекуном семьи. Хотя в его опекунстве проку было мало: с тех пор как Карл вышел на пенсию, работником он стал никаким. Оказывается, вся его работоспособность могла проявляться в производственной деятельности, в работе по дому он был не на высоте. Усадьбу свою содержал в приемлемом состоянии, не более того, о каком-то хозяйственном творчестве и энтузиазме не было и речи. Скотину не водил, на огороде «сама собой» росла картошка, щетинились кусты малины и смородины, а из гаража месяцами не выезжал старенький «Запорожец». Все это, впрочем, худо-бедно обслуживали взрослые дети Карла, жившие семьями отдельно от отца. Больше внимания Карл уделял хозяйству Фатимы, что-то подправляя и ремонтируя, если в том была необходимость.
В свободное время Карл, почти всегда пьяненький, выходил на улицу «в параде»: коричневый столетний костюм, медаль и пара значков за трудовую доблесть, галстук, фуражка особого фасона с высоким колпаком и длинным козырем. Не только козырь и медали казались большими для маленького сухонького человека, но даже мундштук с сигаретой, казалось, могут перевесить и уронить беспечного курильщика Карла, особенно когда тот, подгулявший, возвращался домой из парка, где мог запросто сообразить на троих с любыми случайными знакомыми.