Бабалы и Нуры были в зале самыми «старыми» и оттого чувствовали себя неловко. Володя и Галя сразу же пошли танцевать, исчез куда-то и Эсен, а Нуры, никогда, казалось, никого и ничего не стеснявшийся, спрятался за спину Бабалы и оттуда шептал:
— Иди, начальник, потанцуй.
— А ты, Нуры-хан?
— Ай, начальник, ты видел когда-нибудь, как телята танцуют? Боюсь, у меня не лучше получится. Коленки-то уже сейчас подгибаются…
К Бабалы подошла румяная толстушка с улыбкой во все лицо:
— Товарищ Артыков, разрешите пригласить вас на танец.
Бабалы узнал ее: когда он выступал перед молодежью из Николаева, девушка еще спрашивала, может ли приехать на стройку ее мать.
Он смешался:
— Сестренка, я танцую, как медведь. Еще ноги тебе отдавлю.
— Ничего, я вытерплю! — засмеялась девушка. — Я теперь закаленная.
Нуры подтолкнул Бабалы:
— Иди, иди, начальник. Невежливо это — заставлять такую пери уговаривать тебя.
Бабалы и толстушка смешались с танцующими.
Нуры с завистью смотрел на всех из-за колонны. Музыка волнами плыла в просторном зале, девушки и их партнеры, казалось, парили, как птицы, ноги их еле касались пола, гибкие стройные тела кружились, покачивались, извивались, словно были без костей. Почему-то Нуры вспомнилась собственная довоенная юность. Он жил в ауле, подобных клубов и в глаза не видел, и самым большим наслаждением для него было — поваляться под солнышком на песке, одолеть в схватке своего сверстника или, когда мучала жажда, выдуть пиалу чистой, прохладной воды. Вот и все удовольствия тех лет…
К нему, в танце, приблизился Бабалы с веселой толстушкой, он услышал их разговор:
— Я же предупреждал, сестренка, что не умею танцевать.
— Все бы так не умели!
Когда музыка замолкла и в танцах наступил перерыв, Бабалы усадил девушку на место, поцеловал ей руку, и оба смутились.
Нуры встретил его притворно-сердитым ворчаньем:
— Правду говорят: один аллах безгрешен. А у тебя, начальник, совсем совести нет. Танцуешь с незнакомыми пери, руки им целуешь. Вай, вай, узнала бы об этом Аджап-джан!..
Бабалы возмутился:
— Ах ты, провокатор! Сам же меня подталкивал!
— А ты и обрадовался! Вот доложу обо всем Аджап-джан.
— Нуры, должен же я общаться с народом?
— Почему же ты выбрал представительницу — в юбке? Со мной общайся. Я тоже народ. Нет, скажу, все скажу Аджап! И от себя кое-что добавлю.
— Язык у тебя без привязи. — Бабалы посмотрел на часы. — Ого, времени-то сколько! Пора по домам.
— Я подожду Галю и Володю.
— Как знаешь. А я пошел. Завтра дел — невпроворот.
На улице стояла темень, небо затянули сплошные тучи, закрыв и луну, и звезды.
Бабалы шел и думал об Аджап. Он почему-то чувствовал себя виноватым перед ней: она в Ашхабаде, у постели отца, ей не до развлечений, а он ишь распрыгался, как молодой козел! И все же хорошо, что он побывал в клубе. От одного вида веселящейся, отдыхающей молодежи, его орлов-строителей, на душу снизошла отрада…
Глава сорок седьмая
ОПЯТЬ МЕЛЛЕК ВЕЛЛЕК
очью выпал первый снег, застелив землю белым одеялом.
Это было для строителей полной неожиданностью, и Бабалы отправился вдоль трассы канала — узнать, как подготовились бригады к зиме, запаслись ли дровами, не нуждаются ли люди в теплой одежде. Если похолодание не случайно, то грунт промерзнет и работать будет труднее. Надо принимать какие-то меры, чтобы строительство канала шло прежними темпами.
Вокруг, насколько хватал глаз, нетронуто сверкал снег, кое-где простроченный лишь следами лисы, пробежавшей перед рассветом.
А на трассе канала царило обычное движение — экскаваторы, скреперы, бульдозеры продолжали атаковать пустыню.
Бабалы то и дело просил шофера остановить машину, с удовольствием шагал по снегу, хрустевшему под сапогами, глубоко, всей грудью, вдыхал чистый, посвежевший воздух. Он подолгу разговаривал с бригадирами и прорабами, делая заметки в своей записной книжке, расспрашивал строителей о самочувствии, настроении, нуждах…..
Далеко за Рахметова Бабалы вылез из машины и взобрался на высокий бархан.
Огромный диск солнца; похожий на чурек, только что вынутый из тамдыра, четко выделялся над белой линией горизонта. Снег в лучах солнца отливал серебром, слепил глаза. Все пространство от земли до неба было заполнено серебристым сиянием.