— А что, досуг на участке плохо организован? У те-тебя есть замечания?
— Да нет, я о нашем досуге — вот о моем, твоем. Ты в кино, в театрах часто бываешь? Книг за последнее время много прочел?
— Политическую литературу почитываю.
— Нет, я о художественной,
— Побойся бога, Бабалы, — когда? Вздохнуть ведь и то не улучишь минутки.
— Вот-вот. Варвары мы с тобой. Мхом скоро покроемся. Сырое мясо есть будем.
— У тебя имеются конкретные предложения?
— Не махнуть ли нам вечером в клуб? Мы его строили — а ни разу еще туда не наведались.
— Потанцевать захотелось?
— А что? Я человек холостой, свободный.
— Я тебе дам свободный. Обсудим вот твой моральный облик…
— Нет, кроме шуток. Мы в последние дни много забот с себя свалили. На душе посветлело. Русло канала нашего летит вперед, как стрела. Можем мы позволить себе малость развеяться?
— Мда… Заманчиво.
— Давай так договоримся — сразу после работы ты заходишь ко мне домой. Патьма такой плов умеет готовить — всем пловам плов! Подзаправимся — и в клуб. Не след нам отрываться от масс, товарищ начальник политотдела!
— Ладно. Считай, что уговорил.
В этот день, видимо, не только у Бабалы было приподнятое настроение.
Подходя к своему дому, он увидел возле него запыленный «газик». Из машины вылезли Нуры, Володя и Галя. Одеты все были нарядно, словно собрались на праздник.
Едва они успели поздороваться с Бабалы, как Нуры принялся ворчать:
— Сколько можно торчать в проклятой пустыне! У нас уж от пыли глаза ничего не видят, уши заложило. Души, мозги — и те в пыли.
— Понимаю, Нуры, это предисловие, — кивнул Бабалы. — Переходи к цели приезда.
— Мы проголосовали и решили скатать в город. Развлечься и просветиться.
— В город? Куда же, Нуры, в Ашхабад или в Мары?
— А разве Рахмет — не город, не крупный культурный центр?
— Гляди не заблудись в этом городе.
— Если и заблужусь, так вместе с какой-нибудь красавицей вроде Гали.
— Осторожней, Нуры, как бы Эсен Мурадов не приписал тебе моральное разложение.
— А что мне делать, если ты так и не привез мою благоверную?
— Прости, Нуры, я в Ашхабаде совсем закрутился,
— Прощу, если в этом доме ублажат мой бедный, ссохшийся желудок.
— Ты, значит, без приглашения пожаловал ко мне в гости?
— Ха, дождешься от тебя приглашения! Скорее хвост верблюда дорастет до земли. — Нуры набрал в легкие воздух и закричал — Патьма!.. Эй, Патьма-эдже!
— Зачем тебе Патьма, Нуры?
— А от кого мне еще ждать участия и помощи? От тебя? Тогда мне не доведется не то что полакомиться чем-нибудь вкусным, но и пустую кость поглодать.
Бабалы хотелось еще поразмяться в Шутливом поединке с Нуры, но в это время из дома вышла Патьма, радушно и ласково сказала:
— Здравствуй, Нуры-джан. Мой руки, плов ждет тебя.
Нуры бросился к ней, обнял, раскружил так, что с одной ноги у нее слетела туфля, а из рук выпала шумовка.
— Ай, молодец, Патьма-эдже! Ай, угодила!
Та возопила с притворным гневом:
— Отпусти, безбожник! Задушишь! Кому говорю, отпусти!
Нуры бережно поставил ее на землю, заботливо одернул на ней фартук, улыбнулся льстиво:
— Пусть вечно стоит этот мир и вечно пребудет в нем Патьма-эдже!
Он подобрал и подал ей туфлю и шумовку.
Бабалы пригласил всех в дом. Там на столе уже дымилось огромное блюдо с пловом. Бабалы втянул носом его густой аромат и блаженно прикрыл глаза.
Вскоре подошел и Эсен Мурадов.
Из уважения к Гале Бабалы и Эсен ели плов, как и она, ложками, а Нуры скатывал из риса плотные шарики и забрасывал их в рот, словно мячи. Володя, во всем следовавший примеру своего старшего друга, тоже тянулся за пловом руками.
Во время трапезы Нуры молчал — уже одно это походило на чудо. Но стоило ему утолить аппетит, выпить крепкого зеленого чая, от которого на лице выступил пот, как язык его заработал, будто колоколец, привязанный к шее бегущего верблюда.
Нуры балаболил и по дороге к клубу.
Клуб строители отгрохали роскошный — таким мог бы гордиться и большой город.
Зал, где уже в разгаре были танцы, гудел, как улей, но шум перекрывали ритмично-плавные звуки музыки. В основном здесь собралась молодежь — со всех концов Рахметского участка. Оживленные лица. Модная одежда. Трудно было представить, что еще недавно у всех, как говорил Нуры, были забиты пылью и глаза и уши. Среди танцующих Бабалы приметил и ребят из Николаева — они, видно, успели уже пообжиться в пустыне. На обветренной коже лежал крепкий загар.
