Капля воды - крупица золота - страница 167

Бабалы щурился, жалеюще и презрительно:

— Вон ты как запел, Меллек Веллек! Видно, и впрямь плохи твои дела.

— Я и не скрываю этога Я откровенен с тобой, Бабалы, — ты прими это во внимание. Я ведь не изображаю из себя ангела…

От этих слов Бабалы передернуло:

— За ангела тебя принять трудновато, хотя ты актер не без способностей. Надо будет, так перекрасишь и волосы, и душу, можешь даже голову кынгачом обмотать… И от меня, я гляжу, ты совсем немного хочешь: чтобы я пошел против своей совести — и только. У меня ведь добрая душа… Так слушай меня внимательно, Меллек Веллек. Да, я добр — но не ко всем. Я верю в людей — но только в тех, кто дорожит своей честью и совестью. А ты принес их в жертву недостойным целям. К достойным — идут прямым путем, а не окольными тропками. Нам не о чем разговаривать, Меллек Веллек. Я не собираюсь ни спасать тебя, ни топить. Пусть партия и суд скажут свое последнее, справедливое слово.

— Бабалы! Я к тебе со всей душой…

— Гнилая душа у тебя, Меллек Веллек. И нам не по пути. Извини, я тороплюсь.

Не прощаясь с Меллеком, Бабалы сел в свой «газик», машина тут же тронулась с места.

Меллек Веллек остался стоять на заснеженной дороге — обмякший, сутулый, с выражением отчаянья и злобы на рыхлом лице.

По всей области распространилась весть о предстоящем свадебном тое. Гостей съехалось превеликое множество: и из Ашхабада, и из Рахмета, и из Мары, и из Теджена. Дом Артыка оказался для них тесен — большую часть пришлось разместить у соседей и приятелей.

Во дворах дымились казаны, пар поднимался над пузатыми самоварами. Тут и там звучала музыка, бахши тешили народ своими песнями. Артык и Бабалы не успевали принимать поздравления — и устные, и примчавшиеся по телеграфным проводам.

Свадьба — это всегда событие, праздник. Тем более— свадьба такого именитого земляка, как Бабалы, сына еще более почитаемого Артыка Бабалы.

Колхозный аул выглядел принаряженным. Правда, он вообще в последние годы радовал глаз своей красотой, аккуратными домами, ухоженными дворами и улицами; видно было, что хозяева тут рачительные и живут в достатке.

Когда Артык, поглощенный предсвадебными хлопотами, проходил по улицам аула, радуясь тому, какой он приглядный, празднично оживленный, — память невольно возвращала его в прошлое, когда шла война. Аул в те годы был малолюден, угрюм, замкнут… Война отняла у колхоза лучших джигитов, самых ценных работников. Что ни день — в двери домов стучалась беда. «Ваш сын пал смертью храбрых», «Ваш муж пал смертью храбрых»… В одном из последних сражений, уже на немецкой земле, под Веймаром, сложил голову и сын Артыка, Назар, — младший брат Бабалы. От самого Бабалы долгое время не было вестей. Артык переносил горе и неведение стойко, сурово, сдержанно. Земляки говорили, что у него сердце из стали. Но Артыку просто нельзя было раскисать — он ведь был единственной опорой Айны, ему приходилось и утешать, и ободрять ее, а для этого тоже требовалось мужество. Частицу его Артык и старался передать жене…

В колхозе из мужчин оставались в ту пору лишь старики да зеленые юнцы. Жили колхозники трудно, одевались бедно, часто не наедались досыта. Но трудились не за страх, а за совесть и из последних сил тянули колхоз в гору.

Десять лет минуло со Дня Победы, — а как преобразилась жизнь в «Абадане»!.. Люди жили новыми, светлыми целями и заботами. Да и запросы у них повысились.

А скоро, совсем уже скоро, когда придет в Теджен по Большому каналу вода Амударьи, здешние земли превратятся в райский уголок, и жить люди станут еще лучше и краше.

Вот такие мысли, мечты, воспоминания навещали Артыка между делами — а дел было сверх головы.

В конце аульной улицы он увидел группу односельчан, одни из которых стояли возле коней, закручивая им хвосты, а другие уже сидели верхом.

Кто-то полушутливо спросил:

— Артык-ага, куда же должны ехать атбашчи?

Артык хлопнул себя по лбу:

— Вай! Совсем из головы вылетело! Надо же за невестой скакать!

— А где она?