— Он не мог, не мог сделать это в здравом рассудке! Он не мог про нас забыть!.. — внезапно вскочила со стула дама, ударив макушкой Костова под подбородок. Зубы опера громко клацнули. Не заметив, что стала причиной увечья, дама пала Костову на грудь и продолжала биться растрепанной головой о его галстук. Костов был уже на грани отчаяния.
— Зовут вас как? — хрипло, страшным голосом внезапно крикнула неподвижная Надежда, придя на выручку начальнику.
Старый врачебный прием сработал — женщина, подавившись рыданием, тем не менее показала, что пока еще ориентируется во времени и пространстве.
— Валентина, — всхлипнула дама, оторвавшись от груди Костова. — Валентина Чугарь.
Костов, массируя свой сдвинутый набок подбородок, с благодарностью посмотрел на напарницу.
— Фамилия мужа? — продолжила расспросы оперша.
— Нет, моя, — постепенно успокаиваясь, но еще время от времени судорожно хватая ртом воздух, ответила та. Снова опустилась на стул.
— А вы вообще уверены, что вы сестра Лосского? — усомнилась Надежда.
— Что такое? — приподняла голову Чугарь. — У нас отцы разные, мы молочные брат и сестра! Я в Виннице живу, только сегодня приехала, мне из отдела кадров позвонили! Бедный мой бра-а-атик!
Губы ее снова расползлись, а торс опять зашатался из стороны в сторону.
— Вы давно с ним виделись? — поспешно выкрикнула Надежда.
— Ну и что? — очнулась посетительница, мгновенно забыв про рыдания. — Ну и что с того? Мы все равно родные люди. Родная кровь — не водица. Бедная мамочка! Слава богу, не дожила до такого горя-а-а-а! Ну и пусть мы двадцать лет не виделись, но мы же знали друг о друге, любили друг друга. И племянники — мои сыновья — так любили дядю Олега, так любили…
— Сколько им?
— Старшему — двадцать, а младшенькому — восемнадцать… — Дама полезла в сумочку, вынула оттуда какие-то бумажки и стала совать Надежде. Бумажки оказались фотографиями, на которых были запечатлены «малютки» — два рыжих амбала с тупыми лицами. Оба, как успела посчитать Надежда, «дядю Олега» в глаза не видели.
— А эта стерва! — продолжила жительница Винницы. — Почему все ей? Кто она такая? Вы должны что-то сделать! Я пойду к адвокату!
— Теперь скажите наконец толком, что произошло? — сурово обратилась к даме Надежда.
Костов самоустранился. Предоставив женщинам выяснять отношения, сидел тише воды ниже травы и очень надеялся, что о нем не вспомнят.
— Олег, оказывается, оставил завещание. Чего ему вдруг взбрело в голову? Такой был молодой, какое-то вдруг завещание… И знаете, кому он все оставил? Этой овце Соховой! Она ему даже не невеста! И квартиру, и машину, и счет в банке — словом, все-все-все! Это ей так не пройдет! Я оспорю завещание, я это так не оставлю! И погиб он очень странно! И это завещание!
— Вообще, если есть завещание… — влез все-таки Костов, решивший, что не стоит давать даме самообольщаться, — то вам будет трудно отсудить долю. Тем более вы только молочные брат и сестра и отношений практически не поддерживали…
— Что же, я ему — никто, по-вашему? А эта Сохова — все? И сыночки мои должны из-за нее сиротинками остаться… Я вам точно говорю — эта Сохова, она… Сама его убила! Говорят, он с балкона упал? Так это она его сбросила! Как пить дать она! Пусть отдаст хотя бы часть! Я не рвачка! И не жлобка! Но сто тысяч! Пусть отдаст хотя бы квартиру и деньги со счета!
Выпроводили ее менты очень ловко — Надежда вызвалась проводить Валентину до дамской комнаты, а оттуда ненароком подвела к выходу и просила заходить еще.
Костов сидел в кабинете задумчивый.
— Ну что, новое обстоятельство в пользу любовной версии? — рвалась в бой Надежда.
Костов скривился:
— Сомнительно.
— Почему? — изумилась та. — С одной стороны, парочка убирает мешавшего бывшего любовника, который, возможно, чем-то им угрожал или чем-то их шантажировал. С другой — завладевает его состоянием.
— Ну, Абдулов — сам небедный человек… Очень небедный. Неужели он польстился на добро Лосского? Это значит себя не уважать. От денег, разумеется, даже он не откажется, но чтобы через убийство… Сохова — другой разговор, но по обывательским меркам и она очень прилично зарабатывает — все-таки одна из ведущих популярной телепрограммы. И потом, ей гораздо легче и приятнее было бы прибрать к рукам имущество Лосского, просто женив его на себе. Соединить приятное с полезным и греха на душу не брать. Это же так очевидно.
