Дмитрий Бовыкин
Бронислав Бачко: От утопии к террору
Книга, которая предлагается сегодня вниманию российского читателя, во многом необычна.
Хотя на первый взгляд это может показаться парадоксальным, сегодня в нашей стране существует не больше возможностей ознакомиться с современными зарубежными работами по истории Французской революции XVIII века, чем это было при советской власти. В минувшие годы на русском языке практически не выходило западных исследований, увидевших свет за последние два десятилетия[245]. Отечественные издатели отдают предпочтение либо работам, ставшим уже классическими, либо сочинениям, давно утратившим научную актуальность и извлекаемым из небытия по совершенно непонятным причинам.
Монография Бронислава Бачко, опубликованная во Франции в 1989 году и переведенная на ряд европейских языков, необычна не только потому, что ее отличает ясный, прозрачный язык и чрезвычайно удачное сочетание мастерски выстроенной композиции, удерживающей внимание читателя, радующей его неожиданными, если можно так выразиться применительно к научному труду, поворотами сюжета, и глубокого исторического анализа. И не только потому, что она появилась в научном обиходе относительно недавно и до сих пор остается последним словом исторической науки в исследовании данной темы — и в то же время уже успела стать классической. Будучи известен ранее преимущественно как исследователь философских течений и общественной мысли, Б. Бачко сразу же после публикации этой книги стал признанным авторитетом по истории Термидора: к нему с равным уважением относятся специалисты, принадлежащие к различным, конкурирующим друг с другом направлениям во французской историографии, что, на мой взгляд, является редчайшим исключением.
Не в последнюю очередь монография Б. Бачко показалась мне необычной из-за того, что автор не относится к событиям двухсотлетней давности с равнодушием отстраненного исследователя. И речь идет отнюдь не о восторженном восхищении Революцией и ее деятелями, характерном для целого ряда работ первой половины XX века. Террор, Термидор, «выход из Террора» — эти сюжеты, как правило, решаются сегодня с холодной эмоциональной отстраненностью, словно компенсирующей накал страстей той эпохи. Чувствуется, что авторы значительного количества трудов на данные темы относятся к своим персонажам, их лексике, поступкам, мировосприятию не без некоторого удивления, сопряженного с определенной брезгливостью, что, сознательно или подсознательно, приводит их к отказу от сопереживания, заставляя ограничиваться сухим анализом.
И это неудивительно: хотя порой и принято считать, что для французов Революция до сих пор не закончилась и по-прежнему возбуждает ожесточенные споры и активные разногласия (что показало, в частности, празднование ее двухсотлетия), все же проблемы Террора, репрессий, ограничения и нарушения прав человека для большинства современных западных историков никак не сопрягаются с их личным опытом и соответственно не переводятся в личную плоскость, оставаясь приметами и элементами давно закончившейся политической борьбы. Этим объясняется и та ситуация, о которой с некоторой грустью говорит П. Генифе: «О Терроре теперь почти не пишут»[246]. Однако для Б. Бачко, как уже наверняка заметил читатель, дело обстоит совершенно иначе. Максимально емко об этом сказала, обращаясь к автору книги «Как выйти из Террора?», известный французский историк, один из лидеров «критического» направления в историографии Французской революции Мона Озуф: «Никто, читая вас, не может забыть: к интеллектуальному анализу у вас всегда добавляется настороженный взгляд лишенного иллюзий свидетеля. В вашей прекрасной книге о Термидоре, когда вы рассказываете о чистках, очередях перед булочными, принесении в жертву старых друзей, реабилитации старых врагов, о преждевременно постаревшей Революции и лежащем на всем этом мрачном отблеске поражения, каждый чувствует, что вы могли бы просто написать, как писал под своими полотнами Гойя: "Я это видел"»
