Прошлым вечером Беатрис не пошла на ужин в Эрмитэдж-Холл, но сегодня она не могла туда не пойти – она не могла пропустить урок, необходимый для представления ее обществу. Это означало, что она увидит Грея.
Она с трудом подавила вздох. Часть ее – очень маленькая часть – не возражала против того, чтобы взять его в любовники. Если бы ей предложили выбрать мужчину, который обучил бы ее всем удовольствиям, которым влюбленные предаются в спальне, то она хотела бы, чтобы это был Грей. Каждый раз, когда Грей прикасался к ней или целовал ее, они оба получали удовольствие, это были совсем другие ощущения, а не то омерзение, которое она испытывала, отбиваясь от своего дяди. Это были не его шлепки по попе, не мерзкие объятия, когда он прижимал ее к своей груди, и не слюнявые поцелуи в губы, которыми он вроде бы ее приветствовал.
Вчерашний поцелуй Грея заставил ее думать о том, что поцелуями мужчины все-таки можно наслаждаться. К сожалению, Беатрис знала, что ждет женщин, которые заводят любовников, и не хотела, чтобы это случилось с ней. Даже несмотря на то, какое удовольствие Грей мог бы подарить ей в постели. Ах как было бы волнующе заполучить его в свою постель!
У нее загорелись щеки. В ее постель? Какая чушь! Как она вообще может о таком думать? Рассматривать такую возможность? Беатрис знала из желтых газет, которые печатали всякие слухи и сплетни, какой тип женщин предпочитает герцог Грейкурт, – красивых и аморальных и готовых рискнуть всем, чтобы стать любовницей герцога.
При приближении к Эрмитэдж-Холлу Беатрис заставила себя собраться с духом и морально приготовиться к встрече с Греем. Она должна держать с ним дистанцию. Даже несмотря на то, что ее интересует его прошлое. Ей было любопытно! Что-то явно случилось, раз герцог не желает говорить о своем прошлом и никого близко не подпускает к себе. Хотя это не ее дело и на нее его прошлое повлиять никак не может.
Пусть хранит свои тайны. Тогда, возможно, он позволит ей не раскрывать ее собственные и прекратит задавать вопросы о дяде Эрми. У Грея определенно зародились подозрения о смерти ее дяди. И Беатрис просто не могла позволить герцогу продолжать задавать вопросы на эту тему, она не могла позволить ему догадаться, чего она боялась. А она боялась, что смерть дяди Эрми была совсем не случайной.
Она поправила фишю[12] из газовой ткани, чтобы не демонстрировать слишком много обнаженной плоти в вырезе перешитого платья, и с гордо поднятой головой вошла в Эрмитэдж-Холл. Беатрис остановилась, заметив леди Гвин, которая разговаривала с дворецким и возбужденно размахивала руками. Что же привело ее в такое состояние?
Беатрис непроизвольно вздохнула при виде траурного платья леди Гвин, явно пошитого на заказ дорогим портным. Платье было из крепа с роскошной отделкой черными кружевами. Какой воротничок… Как Беатрис сможет стать частью этого мира? К тому времени, как ее будут представлять высшему обществу, период траура уже закончится, но даже если бы у нее и было такое красивое платье, как у леди Гвин, Беатрис все равно не смогла бы носить его с такой элегантностью и естественностью. Беатрис в подобных платьях почувствовала бы себя как гончая, которую нарядили в юбку – совершенно не к месту.
Вспомнились неприятные слова дяди Эрми: «Будь счастлива, девочка, что я тебя хочу. Большинство мужчин не станут обращать внимание на такую мужеподобную особу. Вообще не удостоят тебя никаким вниманием. Ты совсем не красавица».
Да будь проклят ее дядя! У нее теперь есть новые родственники, которые добры к ней, и она будет их держаться.
Леди Гвин всегда воспринимала ее как равную и теперь, заметив Беатрис, радостно улыбнулась:
– Наконец-то! Мама о тебе спрашивала. Она хочет начать нашу подготовку к представлению лондонскому обществу.
