До конца занятий у меня прекрасное настроение. Даже напеваю тихонько. «Все, — думаю. — Не выдержала. Решила признаться, что влюблена».
Выходим мы из школы, а Ольга молчит. Прошли всю улицу, все молчит. Мне надоело ждать, и я сам спрашиваю:
— Ну, так что ты хотела сказать?
— Ты гадкий эгоист, — вдруг сказала она. — Я все думала, ты сам догадаешься сходить к Юре в больницу, но до тебя разве дойдет? И почему только он с тобой дружит! — Она махнула рукой и ушла. И вот сегодня я отложил все дела и иду к Юрке.
Его кровать перед окном. Он сидит и что-то рисует. Бледный и худой, в смешном полосатом халате. Увидел меня, откладывает рисунок, улыбается и говорит:
— Что ж так долго не приходил?
— Дела, — говорю, — Юрка. Полно всяких дел.
— Какие дела?
— Разные, — говорю, а сам смотрю в потолок.
— А я вот скучал, скучал, — говорит Юрка. — Потом Ольга краски принесла. Стал рисовать. Каждый день по рисунку. Весну за окном рисую. — Юрка показывает в угол. Там, на бечевке, висят, прикрепленные зажимками, акварели. На самой первой еще зима, а на последней уже почти лето.
— А почему они на веревочке? — спрашиваю.
— Сохнуть вешал, — улыбается Юрка, — да так и не снял.
Тут приходит Юркина мать с букетом мимозы и разными сладостями в сетке. Расцеловала Юрку в обе щеки и сказала:
— Весна — лучший доктор. От всех болезней вылечит.
Она ставит пушистую мимозу в банку на окно, и вся палата освещается пахучей желтизной.
— Очень чувствительный цветок, — говорит Юркина мать и чуть дотрагивается до листка. — Видите, листья прячутся один за другого. А если рядом играет музыка, они подрагивают.
В палату тихо вошла Ольга. Поздоровалась и протягивает Юрке мандарин. Сразу за Ольгой шумно входит доктор.
— Ну-с, как самочувствие? — спрашивает он Юрку, а сам улыбается.
Доктор распахивает форточку, и в комнату врывается теплый воздух с песнями птиц и голосами прохожих. Доктор щупает Юркин пульс, а сам смотрит на часы. Потом встает.
— Ну, вот, все в порядке. Скоро будем выписываться. Видишь, и друзей у тебя сразу стало полно. — Он подмигивает Юрке и добавляет: — Я всегда говорил, лучший способ узнать, есть ли у тебя друзья — заболеть.
Доктор громко смеется и выходит из палаты.
Однажды к нам пришел новый учитель физики, и фамилия у него была, как и у меня, — Пенкин. Николай Николаевич Пенкин. Обрадовался я. «Ну, — думаю, — теперь у меня будет замечательная жизнь. По физике пятерка обеспечена. Еще бы! И он, и я — Пенкины. Почти родственники».
Как-то Николай Николаевич задал домашнее задание: какой чайник на солнце быстрее нагреется — закопченный или блестящий? И какое одеяло теплее — новое или слежавшееся?
Все ребята мучились, решали эти задачки, а я и не думал. «Меня-то Николай Николаевич наверняка не вызовет, — рассуждал я. — А если и вызовет, то уж четверку-то поставит. Ну, неудобно же своему однофамильцу ставить тройку или двойку. А я еще скажу, что весь вечер Пушкина читал. Николай Николаевич любит Пушкина. Всегда с его книжками ходит. Может, пятерку за Пушкина поставит».
На уроке Николай Николаевич первым вызвал Валерку Дмитрюка. Валерка начал мямлить что-то о том, что от блестящего чайника лучи отражаются и он нагревается медленнее. Я сижу и рисую чертиков, посмеиваюсь. Ведь каждому ясно, что новый чайник лучше старого и, конечно, греется быстрее. Потом Валерка сказал, что в новом одеяле больше воздуха и оно теплее. «Больше воздуха!» Тут уж я совсем покатился от смеха.
— Пенкин, — сказал вдруг Николай Николаевич. — Мы не мешаем тебе? Что-то ты так развеселился? Покажи-ка свою тетрадку, как ты решил задачки?
— А я не успел их решить, — заявил я.
— Чем же это ты был так занят, если не секрет?
— Пушкина читал, — говорю.
— Это очень хорошо, — сказал Николай Николаевич. — А что именно ты читал?
— Бородино!
В классе поднялся невероятный шум, все загалдели, а Николай Николаевич поднял руку и продолжал:
— Ну, и как тебе понравилось Бородино?
— Очень, — говорю, — понравилось. Особенно когда наши пошли в атаку и фашисты дали драпака.
Весь класс так и грохнул. Николай Николаевич всех успокоил, потом сказал:
