желает знать, кроме уже сказанного, частные примеры этого, то пусть
посмотрит на Александра Македонского. Последний только тогда
начал обращаться вследствие суеверия к прорицателям, когда впервые
у ворот Суз убоялся судьбы (см. Курция, кн. 5, гл. 4); после же победы
над Дарием он перестал советоваться с ведунами и прорицателями, пока вторично не испытал страха при неблагоприятных
обстоятельствах — когда бактрийцы отложились, а скифы вынуждали
его на сражение, между тем как сам он лежал вследствие ранения в
бездействии. Тогда он (как утверждает тот же Курций в кн. 7, гл. 7),
«снова впавши в суеверие, это посмеяние над человеческим умом, приказывает Аристандру, перед которым он обнаружил свое
легковерие, узнать посредством жертвоприношений, каков
8
8
будет исход». Подобным образом можно было бы привести очень
много примеров, весьма ясно показывающих то же самое, именно: что
люди порабощаются суеверием, только пока продолжается страх, и
что все то, что когда-либо почиталось из ложного благочестия, ничего, кроме фантазий и бреда подавленной и робкой души, не
представляло и, наконец, что прорицатели больше всего царили над
простонародьем (plebs) и больше всего были опасны для царей при
наиболее затруднительном положении государства. Но так как это
всем, я думаю, достаточно известно, то я воздерживаюсь говорить об
этом.
И
так, из этой причины суеверия ясно следует, что все люди от природы
подвержены ему (что бы ни говорили другие, думающие, что оно
возникает вследствие того, что все смертные имеют лишь смутную
идею о божестве). Далее следует, что суеверие должно быть очень
разнообразно и непостоянно, как все причуды души и припадки
безумия, и, наконец, что оно поддерживается только надеждою, ненавистью, гневом и хитростью потому, что оно в самом деле
порождается не разумом, но только аффектом, и притом самым
сильным. Итак, насколько легко люди оказываются во власти какого-
нибудь рода суеверия, настолько, наоборот, трудно добиться, чтобы
они коснели в одном и том же суеверии; напротив даже: так как чернь
(толпа — vulgus) всегда остается одинаково жалкой, она поэтому
никогда не остается спокойной надолго, но ей более всего нравится
только то, что ново и в чем она еще не успела обмануться. Это-то
непостоянство и было причиною многих возмущений и страшных
войн, ибо (как явствует из только что сказанного и как Курций
отлично заметил в кн. 4, гл. 10) «ничто лучше не властвует над
толпой, чем суеверие»; вследствие этого под видом религии народу
легко внушается то почитать своих царей как богов, то проклинать и
ненавидеть их как всеобщий бич рода человеческого. Во избежание
этого зла было употреблено огромное старание обставить религию, истинную или ложную, обрядами и церемониями так, чтобы она
считалась важнее всего и чтобы к ней все постоянно относились с
величайшим почтением. Удачнее всего это получилось у турок. Они
считают за грех рассуждать о религии и мысль каждого подавляют
такой массой предрассудков, что ни одного уголка в душе не остается
здравому рассудку даже для сомнения.
9
9
Н
о ведь если высшая тайна монархического правления и величайший
его интерес заключаются в том, чтобы держать людей в обмане, а
страх, которым они должны быть сдерживаемы, прикрывать громким
именем религии, дабы люди сражались за свое порабощение, как за
свое благополучие, и считали не постыдным, но в высшей степени
почетным не щадить живота и крови ради тщеславия одного какого-
нибудь человека, в свободной республике, напротив, ничего [такого]
не может быть мыслимо и попытки [такого рода] могут меньше всего
иметь успех, потому что предрассудками или иным образом подавлять
свободное суждение всякого человека совершенно противоречит
общей свободе. А что касается раздоров, возникающих под предлогом
