существ в скотов, так как совершенно препятствуют пользоваться
каждому своим свободным суждением и распознавать истину от лжи, и которые
11
11
будто нарочно, по-видимому, придуманы для окончательного
погашения света разума (lumen intellectus). О боже бессмертный!
Благочестие и религия заключаются в нелепых тайнах! Люди, которые
прямо презирают рассудок, отвергают разум и чураются его, точно он
от природы испорчен, считаются взаправду — что горше всего —
обладателями божественного света! На самом же деле, если бы у них
была хоть искорка божественного света, они не безумствовали бы
столь высокомерно, но учились бы разумнее почитать бога и
выделялись бы среди других не ненавистью, как теперь, но, наоборот, любовью; они не преследовали бы столь враждебно людей, разно с
ними мыслящих, но скорее жалели бы их (если только они боятся за
их спасение, а не за свое благополучие). Кроме того, если бы у них
был какой-нибудь божественный свет, то он обнаружился бы по
крайней мере из учения. Я признаю, что никогда не могли достаточно
надивиться глубочайшим тайнам Священного Писания, но вижу, однако, что они ничему не научились, кроме умозрений
аристотеликов и платоников, и к ним приспособили Священное
Писание, чтобы не казаться приверженцами язычников. Им
недостаточно было сумасбродствовать с греческими философами, и
они захотели еще, чтобы и пророки заодно с ними говорили вздор.
Это, конечно, ясно показывает, что они о божественности Писания и
во сне не грезили, и, чем сильнее они удивляются этим тайнам, тем
больше показывают, что они не столько верят Писанию, сколько
поддакивают ему. Это явствует также из того, что очень многие
кладут в основу понимания Писания и раскрытия его истинного
смысла положение, что оно во всем истинной божественно, т.е.
постановляют с самого начала за правило для его толкования то
именно, что должно было бы стать известным только после его
уразумения и строгого исследования и чему мы научились бы гораздо
лучше из самого Писания, не нуждающегося нисколько в
человеческих выдумках.
И
так, когда я взвесил это, т.е. что естественный свет (lumen naturale) не
только презирается, но и осуждается многими как источник нечестия, что человеческие вымыслы признаются за божественное учение, что
легковерие принимается за веру; когда я заметил, что разногласия
философов обсуждаются с большою горячностью и в церкви, и в
государстве, вследствие чего возникают
12
12
страшная ненависть и раздоры, легко приводящие народ к мятежу; когда я заметил и многое другое, о чем было бы слишком долго здесь
рассказывать, — то я серьезно решил вновь исследовать Писание, свободно и без предвзятых мыслей; решил не утверждать о нем и не
принимать за его учение ничего такого, чему оно не научило бы меня
самым ясным образом. И вот при такой осторожности я выработал
метод толкования священных фолиантов и, руководствуясь им, стал
прежде всего спрашивать: что такое пророчество? и каким образом
бог открывал себя пророкам? и почему они были приятны богу?
потому ли именно, что они имели возвышенные мысли о боге и
природе, или же только за благочестие? После того как я узнал это, я
легко мог определить, что авторитет пророков имеет значение только
относительно практической жизни и истинной добродетели; в
остальном же их мнения нас мало касаются. Узнав это, я задался
вопросом: на каком основании евреи были названы избранниками
бога? Когда же я увидел, что основанием для этого было лишь то, что
бог выбрал им известную страну на земле, где они могли бы спокойно
и удобно жить, то я понял, что законы, открытые Моисею богом, были
не чем иным, как законодательством отдельного еврейского
государства, и, стало быть, законы эти никто, кроме евреев, не должен
