. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, тут я не ошибаюсь. В Пеште английский рабочий получал хорошее жалованье, а у себя на родине терпел нищету. Конечно, нищета — тоже понятие относительное. Английскому рабочему, если у него была работа, жилось лучше, чем рабочему в Германии или Венгрии. И тем не менее он — паупер, да иначе и не могло быть в период первоначального накопления капитала. Этот процесс всегда сопровождается нищетой рабочего класса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Всегда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, всегда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не следует переоценивать Англию, old merry England. Если вы не верите мне, если не верите Энгельсу, прислушайтесь к Теккерею, который рассказывает, что в современной ему Англии солдат наказывали кнутом, а офицерский чин можно было приобрести за деньги.
Мост вздымается — Сечени падает
В жизни каждого человека бывает своя кульминация, как у исторических эпох — поворотный момент. Конечно, люди несколько произвольно устанавливают дату такого переломного момента. Например, конец средневековья отсчитывают — и не без основания — с захвата турками Константинополя. Другие считают поворотным событием изобретение книгопечатания, положившее начало новому периоду истории; это мнение тоже справедливо. Но, пожалуй, еще более правы те, кто такой датой признает открытие Америки. А может, рассматривать как веху применение огнестрельного оружия? Напрашивается вывод, что эти по времени не далеко отстоящие друг от друга события, вместе взятые и взаимно переплетенные, дают достаточно оснований говорить о новой эпохе.
Такой кульминационный момент, поворотный пункт бывает и в человеческой жизни, и если он не совпадает с концом жизни, это может обернуться трагически. Кульминационный момент в жизни Сечени наступил 22 августа 1842 года, в день закладки фундамента Цепного моста, почти за двадцать лет до его кончины.
В течение десяти лет — с момента хэммерсмитской встречи и до закладки моста — произошло столько событий, что это почти напоминает быстротечный ход нынешних времен. Тогда только что начала действовать железнодорожная линия Манчестер — Ливерпуль. В Австро-Венгерской монархии тоже разгорелась борьба между банкирами за железнодорожные концессии. Ротшильд уже приобрел право на постройку железных дорог в правобережье Дуная, а теперь Дёрдь Сина желает завладеть строительством на левом берегу. Между Сечени и Кошутом, помимо их прочих разногласий, идет поединок и по вопросу железнодорожного строительства. К тому времени осторожная попытка Сечени путем уплаты пошлины за пользование мостом пробить брешь в дворянской привилегии — освобождении от уплаты налогов — по сути, теряет всякий смысл.
Сечени уже не является знаменем реформ и не возглавляет передовое движение. Почетная роль возглавлять прогресс переходит к Кошуту, а Сечени встает в оппозицию Кошуту, и едины они лишь в своем отношении к мосту.
Кошут, крупнейший публицист того времени, мастер ораторских формулировок, в день закладки моста пишет:
«Отныне мост более не гипотеза, основа его заложена, и тем самым освящен великий принцип, ибо первое столкновение наших институций с извечным правом заложило наипервейший камень гражданского равноправия».
И повторяет свой маневр: вновь намеревается превратить Сечени в недвижный памятник. В свое время Кошут провозгласил его величайшим из венгров, теперь же он предлагает назвать мост именем Сечени. Однако Сечени пока еще достаточно подвижен, его не загипсуешь в статую. Но если инициаторская и организаторская деятельность Сечени не прекратилась, все же отныне мост был бы сооружен и без его участия, хотя, согласен, дело пошло бы хуже. Цель, которую Сечени поставил перед собой, была осуществлена.
Кошут все решительнее одерживает верх над своим противником, оттесняя на задний план Сечени с его реформаторскими устремлениями. Однако главная беда не в том, что он теснит Сечени и задевает его тщеславие, а в том, что Сечени тем самым оказывается притиснут к Габсбургской монархии, к Меттерниху, к реакции. Правда, Сечени остается политиком-реформатором, но реформа мыслится им в придворных масштабах и вписанной в формулу Габсбургской империи. И вот по поручению венского двора он берется за регулировку Тисы, получает государственный пост и принимает его, а к лету 1845-го дело доходит до того, что в Пеште его карету забрасывают грязью. Увы, времена меняются очень быстро… Тем более что теперь деятельность Сечени в основном сводится к борьбе против Кошута и Лайоша Баттяни. Кошут пока еще не прочь заключить с Сечени союз, поскольку он тоже весьма далек от идеи полной независимости Венгрии.
