Перед нами предстает словно бы обобщенный портрет. У Сечени с годами в профиле появилось что-то баранье. Эстерхази в 1815 году в лондонском свете сравнивают, правда, с молодой лисой, но это ни о чем еще не говорит. При таком образе жизни, как у этого посла, молодая лиса за несколько лет вполне способна превратиться в барана, вожака стада. Стало быть, это Эстерхази танцевал с героиней «Ярмарки тщеславия», причем с таким жаром, что — цитирую — «терял брильянты с кисточек своих сапог и гусарского ментика, пока совсем не запыхался».[50]
Запыхаться мог лишь Эстерхази, ведь Сечени обладал молодостью и силой, был хорошим пловцом. Порешим на том, что Теккерей увековечил Пала Эстерхази.
Одно ясно: Бекки была куда занимательнее, чем леди Уилтон, которая заявила Сечени: «Мне жаль Сократа за то, что он не мог принадлежать истинной вере».
Эта дама словно сошла со страниц теккереевского романа. Вернее, наоборот: леди Уилтон словно бы послужила прототипом леди Саутдаун, героини книги, вышедшей в 1848 году. В романе эта дама ведет переписку со всеми миссионерами Азии, Африки и Австралии. Если же леди Уилтон вовсе не прообраз леди Саутдаун, это означает лишь, что типы, подобные ей, во множестве встречались Теккерею в тогдашней Англии. «Князья Петроварадинские» попадались несколько реже, и все же Теккерею удалось создать обобщенный образ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О да, я тоже очень люблю Теккерея. Приходя домой с работы, я полчаса читаю обычно «Книгу снобов». И не только для того, чтобы восполнить пробелы в своих знаниях английского.
Наконец-то мы приближаемся к первой встрече Сечени и Терни Кларка 15 сентября 1832 года. Нам пришлось перескочить через десятилетие чрезвычайной важности. Так что время от времени необходимо, видимо, возвращаться назад — и чтобы рассказать кое-что о жизни самого Сечени, который тем часом успевает основать Академию наук, держит речи на венгерском языке перед магнатским собранием и выпускает книги, и чтобы упомянуть некоторые исторические события, так, например: пущена в ход первая железная дорога между Манчестером и Ливерпулем; во Франции свершилась революция 1830 года. Стоило бы еще упомянуть восстание лионских ткачей, но в памяти тотчас всплывают тысячи других деталей и фактов, заставляя меня лишний раз убедиться: жизнь муравья и то невозможно описать короче, чем в сотне томов.
Вот потому мы и переносимся сразу в Хэммерсмит, где 10 сентября 1832 года четверка людей обсуждает строительство моста. Два венгра и два англичанина.
Это событие было увековечено для потомков в документе под названием: «The Questions as proposed by the Count Georg Andrássy and the Count Stephan Széchenyi to W. T. Clark C. E. together with the answers, 15 September 1832»[51].
Переговоры длились до 20 октября, и лишь 10 ноября Уильям Терни Кларк подписывает протокол вопросов и ответов, а Сечени и Андраши увозят на родину и передают этот документ Обществу строительства моста, созданному в феврале того же года.
Момент возникновения этого документа и есть начало создания моста: Сечени, который хотел строить мост (я не случайно употребляю прошедшее время), встречается с человеком, который мог — и смог — осуществить инженерно-архитектурный проект этого моста. Сечени и Терни Кларк… Два других участника переговоров, о которых из-за сжатости повествования в дальнейшем будет сказано не много, также персоны весьма значительные.
Значительное лицо — Йейтс, глава фирмы «Уолкер энд Йейтс», владелец гигантского металлургического комбината, насчитывающего две тысячи рабочих. Он сводит Кларка с двумя венгерскими магнатами. Возможно, ему хочется принять участие в поставке материалов для строительства моста, а возможно, тому причиной Натан Майер, крупный банкир, глава лондонской ветви династии Ротшильдов, просивший Йейтса поспособствовать венгерским графам.
Дёрдь Андраши — магнат-либерал. Серьезный, вдумчивый и, хотя он моложе нервного, вспыльчивого Сечени, с точки зрения капиталиста, он, судя по всему, вызывает больше доверия. Возможно, потому, что в Лондоне его считают родственником Меттерниха… Во всяком случае, Ротшильд приглашает его к себе на прием, а Сечени обходит своим вниманием. А к Ротшильду попасть труднее, чем к какому-либо знатному лорду.
