Тут Йейтс приходит на помощь Кларку. — Мы поговорим с Колгехоуном. Он строил мосты на Неве, в Санкт-Петербурге. Там толщина льда достигает двадцати шести — тридцати, а то и тридцати четырех дюймов.
— Не станет ли притягивать электричество такое множество металлических деталей? Не грозит ли опасность, что мост может быть уничтожен ударом молнии?
— В Англии мы не сталкивались с такими грозами, но исследуем и этот вопрос.
Вот так начались переговоры. Из этих вопросов и продуманных ответов Кларка и сложился упомянутый мною документ. Так и следовало быть. Противоестественно да и опасно было бы, если бы дело началось иначе, если бы Сечени вдруг, ни с того ни с сего возлюбил и бросился обнимать этого английского буржуа.
Скорую, мимолетную дружбу Сечени завязывал лишь с себе подобными, скажем, с Денешем Эстерхази, с которым в первые три дня знакомства в Дебрецене они были закадычными приятелями. Но на четвертый день, как я уже рассказывал, Сечени с трудом сдерживает свою антипатию.
Не мог он завязать с Кларком и такую «идеальную» дружбу, какая связывала его в течение нескольких дней с Вешелени, — дружбу, оставившую в обоих до конца жизни лишь затаенную горечь… Кларка попросту отпугнуло бы столь бурное проявление чувств.
Кларк держался довольно холодно, а Сечени не скрывал своего недоверия. Но оба они хотели, чтобы мост был построен. Сечени — а, пожалуй, Кларк еще в большей степени — чувствовал, что представился случай осуществить самое большое, главное дело жизни и случай этот упустить никак нельзя. А поэтому нельзя упустить им друг друга.
Сечени пока еще не принял окончательного решения, однако Кларка не оставляет в покое: он не раз наведывается к инженеру в период между двумя официальными переговорами. 3 октября он появляется в Хэммерсмите. Но и Кларк не способен пребывать в бездействии — он показывает Сечени чертеж задуманного им моста.
Накануне отъезда из Лондона Сечени садится в лодку у Хэммерсмитского моста и велит плыть по Темзе под всеми лондонскими мостами.
Он внимательно осматривает деревянные мосты Патни и Беттерси: ведь не исключено, что Общество строительства моста выскажется за постройку деревянного моста. Затем наступает черед железного моста Воксхолл, каменных мостов — Вестминстерского и Блэкфрайерс, чугунного моста Саутуорк, и Сечени соглашается с общим мнением, что Саутуоркский мост и есть самый красивый мост на свете. И под конец велит направить лодку к Лондонскому мосту — старому замшелому каменному сооружению. Таким образом, он совершает лодочное путешествие вдоль всего огромного города, раскинувшегося по берегам Темзы. Девять английских миль — девять мостов! И три из них построены по проекту Кларка…
Чего только не увидишь на протяжении этих девяти миль в промежутках между девятью мостами! Тут и пятимачтовые океанские суда, прибывшие из Австралии с шерстью и зерном, и тысячи прочих парусников. Несметное количество пароходов, правда, снабженных еще и парусными мачтами. Вдоль набережных доки и складские помещения: поистине эта река — средоточие всех богатств мира и отражение жизни огромного города. В нижнем своем течении, там, где копятся богатства, тухлая вода полна нечистот — ведь золото и грязь всегда неотделимы. А выше по течению, где выросли жилища сытых и богатых, река обрамлена тенистыми берегами, а чистые воды так и манят покататься на лодке. И всюду люди, люди, люди. Негры и исландцы, итальянцы и русские; скрип подъемных блоков и тросов смешивается с перебранкой и пьяными матросскими песнями.
Сечени уже в четвертый раз видит эту реку да и мосты тоже. Десять лет назад, когда он побывал тут с Вешелени, спутник его с рассвета занимался верховой ездой, а сам Сечени вплавь проделывал путь от моста Воксхолл до Вестминстерского — расстояние в полторы мили. Но в ту пору его внимание привлекали в первую очередь спортивные лодки. Теперь же, когда он видит город в четвертый раз, все помыслы его прикованы к будущему мосту и дунайским судам; он по-настоящему ощущает значимость этой судоходной, глубокой реки, которая своим течением уносит всю грязь и нечистоты в море и доставляет городу его богатства. Эта встреча Сечени с Лондоном пополняет его впечатления. Лорды, скакуны, дворцы, лондонские пролетарии. Мебель красного дерева, золотистые южные фрукты и детишки с бледными, испитыми лицами и кривыми ногами. Не зря рахит называют «английской болезнью». Огромные склады для зерна. Скопища крыс… Впрочем, оставим это, описывать Лондон тех времен не входит в мою задачу. Если же вы желаете насладиться подлинной картиной мирового города, прочтите «Иосиф и его братья» Томаса Манна — то место романа, когда Иосиф прибывает в египетские Фивы с их ста вратами. Умножьте все описанное во сто крат, и вы получите облик Лондона 1832 года. Но возможно, даже стократное увеличение окажется недостаточным…
