Не удостаивая внимания трагический тон этой тирады, бывшая возлюбленная Байрона бездумно трещит по-французски:
— Mon nom est aussi Caroline — et j’en suis bien aise car je suis sûre que vous ne m’oublierez plus…[27]
Столь мощная концентрация глупости сковывает язык Сечени. Мне кажется, после этого даже его пиетет перед Байроном слабеет.
По счастью, Каролину отзывает ее мать — леди Бессборо, а Сечени берет под руку русский военный атташе.
— Здесь, в Лондоне, — нашептывает атташе, ведя его в игральную комнату, — у вас уже есть прозвище: «байронический турок». — И он бросает взгляд на Сечени, на его черные, густые, сросшиеся брови.
— Первая часть прозвища лестна, да и вторая не оскорбительна, — холодно парирует Сечени. — Леди Лэм — дама на редкость интересная.
— О нет, такие, как она, в Лондоне отнюдь не редкость, зато другой леди Холланд не найти. — И дипломат ждет, что ответит Сечени.
— Леди Холланд напоминает надменную королеву; быть безразличным к ней — невозможно, она вынуждает относиться к своей особе с самым живейшим интересом, — отвечает молодой человек, ощущая витающую над собой тень Меттерниха.
— И по части коммерции она не промах. Якобы использует потаенные складки одежды, чтобы ввести в заблуждение таможенные власти.
— Вам-то уж, по всей вероятности, не известны эти потайные местечки, — резко обрывает его Сечени.
Он останавливается у одного из карточных столов за спиной у играющих и, чтобы как-то смягчить резкость своих слов, переводит разговор на обстановку комнаты — мебель красного дерева, выполненную в новом стиле.
— Изумительно красиво и вместе с тем просто, — говорит он.
— «Empire», — с улыбкой замечает русский атташе. — Леди Холланд нравится все, что напоминает Empereur, то бишь императора.
— Что касается мебели, можно лишь хвалить ее вкус, — осторожничает Сечени.
— Самое любопытное, что Москва, к сожжению которой император все-таки имел некоторое отношение, сейчас вновь отстраивается в его стиле, и мебель, что изготавливается по заказу московской знати, — сплошь красного дерева и в стиле ампир.
— Превосходно!
— Однако, на мой взгляд, отнюдь не превосходно, что изготавливают ее крепостные мастера, — серьезным тоном отвечает русский.
— Зато дешево обходится, — крайне резко бросает Сечени. Ему не хочется поддерживать этот разговор. Ведь если даже Талейран был русским шпионом, то почему бы русскому атташе в конечном счете не оказаться доверенным лицом Меттерниха? Если же он — революционер, карбонарий, член Тугендбунда[28] или кто-то в этом роде, то ему не пристала излишняя болтливость.
Взбалмошная леди Лэм еще раз делает попытку завлечь Сечени. Встретив его в театре Друри-Лэйн, в ложе своей матери, леди Бессборо, Каролина Лэм поворачивает руку Сечени ладонью вверх и многозначительно смотрит ему в глаза.
— Я обладаю способностью с первого взгляда определить, кто вы. — И прежде чем Сечени успевает ответить, леди Каролина продолжает по-французски:
— Vous n’avez pas de principes[29].
— В наше время это большая удача, — отвечает Сечени.
— Beaucoup de légèreté, un cœur excellent[30].
— Это уже хуже.
— Beaucoup d’esprit, et vous avez lu passablement dans votre vie[31].
— Окажись это правдой, было бы ужасно. Но, к счастью для меня, вы ошибаетесь.
— Votre expérience n’est pas grande[32].
— Вы совершенно правильно угадали!
— Vous avez un talent d’amuser le monde et de donner une tournure agréable à tout ce que vous dites[33].
Сечени забавно сморщил лоб.
— Vous ne saurez quère vous attacher, — продолжает леди Каролина, — et l’amour reste constant dans vous — mais changez très souvent l’objet[34].
— Покуда не столкнусь со столь очаровательной предсказательницей, — отвечает Сечени.
По счастью, графиня Ливен, супруга русского посла, а ранее любовница Меттерниха, вызволяет Сечени из когтей леди Лэм: эта умная и хитрая искательница приключений присмотрела Сечени для себя.
Так начинается для него знакомство с лондонским светом. Впрочем, в победах наш герой не испытывает недостатка. Он совершает верховые прогулки на пару с некоей Стефанией. Знакомится с актрисой Сарой Кэмбл и сожалеет, что это знакомство произошло так поздно. «Ужели лишь случаю — помимо нашей воли — дано сводить людей, созданных друг для друга?» — вопрошает он ее с поистине байроновской меланхолией.
