— Как ты? — спросил Адхам жену.
— Я, наверное, умру от боли, — ответила она, стеная. — Все тело мое разрывается, кости трещат. Не оставляй меня.
Но повитуха приказала Адхаму ожидать снаружи. Он вышел из хижины и заметил невдалеке тень. Еще не узнав, он догадался, кто это. В груди у него защемило. Идрис же с притворной заботой спросил:
— Еще не родила? Бедняжка. Моя жена, как ты знаешь, тоже недавно все это перенесла. Боль скоро пройдет, и ты получишь свою долю из рук судьбы, как я получил Хинд. Она прелестная девочка, только мочится и плачет не переставая. Потерпи.
— Все в руках божьих, — неохотно отозвался Адхам. Идрис коротко усмехнулся и спросил:
— Ты привел ей повитуху из Гамалийи?
— Да.
— Противная баба. Жадная. Я тоже ее приводил, но она слишком много запросила за свои услуги, и я ее прогнал. Теперь каждый раз, как я прохожу мимо ее дома, она осыпает меня проклятиями.
— Не следует так обращаться с людьми, — проговорил после некоторого колебания Адхам.
— О сын знатных родителей, твой отец научил меня обращаться с людьми грубо и жестоко.
Раздался громкий крик Умеймы. Казалось, боль раздирает ей внутренности. Не отвечая Идрису, Адхам поспешил к хижине, с тревогой прокричал в дверь: «Крепись!» И Идрис громким голосом повторил за ним:
— Крепись, о жена моего брата!
Адхам забеспокоился, как бы этот голос не напугал Умейму, но виду не показал и лишь предложил:
— Нам лучше отойти подальше от хижины.
— Пошли ко мне, я напою тебя чаем. Посмотришь на Хинд, увидишь, как она сладко спит.
Но Адхам уклонился от приглашения. В глубине души он проклинал дорогого братца. Идрис же заливался соловьем:
— Еще до наступления утра ты станешь отцом. Это большая перемена в жизни, она заставит тебя почувствовать, что значат те узы, которые твой отец рвет с такой легкостью и беззаботностью.
— Мне неприятен этот разговор, — нахмурился Адхам.
— Возможно, но ведь это главное, что нас обоих волнует. С мольбой в голосе Адхам проговорил:
— Идрис, зачем ты меня преследуешь? Ведь ты знаешь, что между нами не может быть дружбы.
Идрис в ответ громко расхохотался:
— Ах ты, бессовестный малыш. Ведь меня разбудили от сладкого сна вопли твоей благоверной. Но я не позволил себе рассердиться. Наоборот, встал и пришел предложить свою помощь, если потребуется. А отец твой, услышь он этот крик, лишь повернется на другой бок, потому что у него нет сердца.
— Против судьбы не пойдешь. Я прошу, не вмешивайся в мои дела. Я же в твои не вмешиваюсь.
— Ты ненавидишь меня, Адхам, не потому, что я повинен в твоем изгнании, а потому, что я напоминаю тебе о твоей слабости. Во мне ты ненавидишь свою грешную душу. У меня же больше нет причин ненавидеть тебя. Напротив, ты стал для меня утешением и развлечением. И не забывай, мы соседи. Мы первые поселились на этом пустыре, и дети наши будут ползать по нему бок о бок.
— Тебе доставляет наслаждение мучить меня.
Идрис не отвечал, и Адхам уже надеялся, что на этот раз он от него избавился. Но тот снова серьезным тоном спросил:
— Почему бы нам не помириться?
— Потому что я мирный торговец, а ты драчун и забияка.
Тут раздался громкий вопль Умеймы, и Адхам с мольбой поднял глаза к небу. Ночной мрак уже совсем рассеялся. Из–за горы вставало солнце.
— Сколь ужасна боль! — воскликнул Адхам.
— Сколь прекрасна чувствительность! — со смехом отозвался Идрис. — Воистину, ты создан управлять имением и играть на свирели.
— Ты смеешься, а мне больно!
— Тебе? Мне казалось, что больно твоей жене.
— Оставь меня в покое! — вскричал Адхам, не сдержавшись.
Но Идрис невозмутимо поинтересовался:
— Ты хочешь стать отцом, ничего за это не заплатив? Ты мудрец. Я хочу предложить тебе работу, которая позволит тебе сделать счастливыми своих детей. Ведь тот, при чьем появлении на свет мы присутствуем, первый, но не последний. Гордость наша будет удовлетворена лишь в том случае, если мы оставим после себя целую кучу потомков. Ты согласен?
— Уже рассвело. Шел бы ты спать.
Крики становились все громче и следовали один за другим непрерывно. Адхам наконец не вытерпел и пошел к хижине. Когда он был уже у порога, Умейма испустила глубокий вздох, прозвучавший, словно последний звук печальной песни. Просунув голову в дверь, Адхам спросил:
