— Мой дед, — сказал он, — через слугу своего передал, что имение принадлежит всем жителям улицы. Женщины составляют половину всех жителей, но, как ни странно, они у нас не пользуются уважением. Когда мы учредим справедливость и милосердие, их будут уважать!
Глаза Камар светились любовью и состраданием. Он говорит о победе, но где она? Ей очень хотелось дать ему совет быть осторожнее и беречь себя, но она не решалась. Что принесет им завтрашний день? Какая судьба ждет ее? Судьба Шафики, жены Габаля? Или же ей уготована участь Абды, матери Рифаа? Она вздрогнула и отвела взгляд в сторону, чтобы Касем не прочел в ее глазах мрачных мыслей.
Когда вечером Садек и Хасан зашли за Касемом, чтобы, как обычно, вместе отправиться в кофейню, он предложил им навестить муаллима Яхью.
Яхью они застали сидящим на пороге его лачуги за кальяном, от которого распространялся запах подслащенного табака. Касем представил муаллиму своих друзей, и все они расположились в комнатке с небольшим окном, через которое виднелась яркая луна. Яхья с любопытством всматривался в лица молодых людей, спрашивая себя: неужели именно они перевернут все на улице вверх дном? Он вновь стал повторять Касему то, что говорил уже не раз:
— Смотри, чтобы о тайне твоей не проведали раньше, чем ты будешь готов действовать!
Мужчины передавали мундштук кальяна из рук в руки. Лунный свет, проникавший в окошко, освещал голову Касема, и казалось, что она увенчана нимбом. Пятно света лежало на плече Садека. Угольки в жаровне сверкали в темноте.
— А как мне готовиться? — спросил Касем. Старик засмеялся.
— Избранник Габалауи не вправе обращаться за советом к такому старику, как я! — пошутил он.
В наступившей тишине громче слышалось бульканье воды в кальяне.
— У тебя два дяди, — снова заговорил Яхья. Правда, от Закарии ни пользы, ни вреда, а вот Увейсу надо что–то пообещать, чтобы привлечь на свою сторону.
— Но что?
— Пообещай ему управление кварталом бродяг. Все получат равную долю от доходов, — заметил Садек. — Так сказал Габалауи.
— Как удивителен наш дед! — засмеялся Яхья. — В Га–бале он явил себя силой, в Рифаа — милосердием, теперь же — чем–то новым!
— Он владелец имения, — пояснил Касем, — и может по своему усмотрению изменить десять условий.
— Однако у тебя сложная миссия, сынок. Она касается всей улицы, а не отдельного квартала.
— Такова воля владельца!
Яхья зашелся в сильном кашле, который совсем его обессилил, и Хасан вызвался следить за кальяном вместо него. Яхья, вытянув ноги, тяжело дышал, затем, придя в себя, спросил:
— А к чему прибегнешь ты, Касем, к силе, как Габаль, или к любви, как Рифаа?
Касем поправил головную повязку.
— К силе — в случае необходимости, а к любви — всегда!
Яхья одобрительно закивал головой и, улыбнувшись, сказал:
— Единственный твой недостаток тот, что ты слишком интересуешься имением. Это навлечет на тебя неисчислимые неприятности.
— Но как люди могут жить, не пользуясь доходами от имения?
— Как жил Рифаа!
— Он жил, пользуясь помощью отца и тех, кто его любил, — серьезно и в то же время почтительно сказал Касем. — Но никто из его друзей не смог следовать по его стопам. А наша несчастная улица очень нуждается в чистоте и порядке.
— Разве нельзя добиться этого, не трогая имения?
— Никак нельзя, муаллим. И еще надо расправиться с футуввами. Тогда узнаем мы не только уважение, которого добился для своего квартала Габаль, и любовь, к которой призывал Рифаа, но и счастье, о котором мечтал Адхам.
— Что же останется делать тем, кто придет после тебя? — спросил с улыбкой Яхья.
— Если Господь пошлет мне победу, улице больше никто не будет нужен, — ответил Касем после размышления.
Трубка тем временем ходила по кругу, вода мелодично булькала, навевая приятную дремоту. Яхья продолжал свои расспросы:
— Что достанется каждому из вас, если все доходы будут поделены поровну?
— Имение нам нужно для того, чтобы вся наша улица стала продолжением Большого дома, — вставил Садек.
— И как вы собираетесь действовать?
В этот момент луна скрылась за облаком. И в комнате стало совсем темно. Но уже через минуту луна снова засияла на небосводе. Яхья, указывая на могучую фигуру Хасана, спросил Касема:
