Достал рассказ, и Вера углубилась в чтение. Заметил: она увлечена, даже полностью поглощена отверженным редакциями рассказом.
Закончила одну тетрадь и начала вторую. Вот ее брови дрогнули, и черные глаза наполнились слезами. Она смахнула их. Слезы не давали читать быстро, и она медленно переворачивала страницы.
Рассказ прочитан. Вера медленно подняла влажные глаза.
— Я ТОЖЕ ТОЛЬКО ОСВОБОДИЛАСЬ ИЗ ЗОНЫ…
— Вера, Верочка, а ты по какой статье?
— По двести шестой. На танцах с девчатами похулиганили. И дали шесть месяцев. Ты ради меня стал человеком, вот и воспитывай меня.
— Верочка, ну и Бог с ним, что и ты сидела. Я люблю тебя, и это главное. Что мне тебя воспитывать, ты и так хорошая. В нашей стране в тюрьму угодить может каждый, да и вся страна — зона.
Она повеселела.
— Хочу курить, — сказала она.
— Ты куришь?
— Давно.
— А ведь я ради тебя в тюрьме курить бросил.
— Ну вот, ради меня бросил, ради меня и начинай. Или воспитывай, чтоб не курила.
— Но у меня нет курева.
— У меня есть, — она достала из сумочки пачку дешевых сигарет.
— Надо открыть окно, а то мать придет, а дым коромыслом.
Он распахнул окно и взял сигарету.
— Я три дня не курила, — затягиваясь, говорила Вера.
Затянулся и Коля, обняв ее.
Покурив, закрыл окно и прошептал:
— Я люблю-ю те-бя-я…
Поцеловались, и Вера стала веселая.
На диване ласкал ее и целовал, целовал, целовал. Упругое тело было податливым.
— Вера, — он провел ладонью по ее лицу, — Верочка, — повторил нежно и прошептал в самое ухо, — может, разобрать диван?
Она полулежала с закрытыми глазами и выдохнула:
— Да-а.
Поставил замок на предохранитель.
— Отойди, я разденусь, — сказала она, и он зашел за шифоньер.
Вскоре услышал протяжное: «Все-е-е».
В первую секунду ощутил: лежит на огне, и понесся по стране удовольствия. В азарте проскочил один отрезок блаженного пути и устремился дальше, целуя полыхающие в огне страсти губы. Вера, часто дыша и постанывая, впивалась ногтями в его спину. Одеяло свалилось. Он побаивался, как бы не устал первым. Но благословенную гонку любви по долине страсти закончили вместе. Тоном, которому нельзя не повиноваться, Вера сказала:
— Зайди за шифоньер.
Оделись, и Коля спросил:
— Не боишься забеременеть?
— Не боюсь. Знаю, что надо делать.
— Вера, милая, давай поженимся?
Она подняла на него глаза.
— А где жить будем?
— Жить? — переспросил он, — как где, здесь.
— Зде-е-есь, — протянула она, — но вас трое в одной комнате.
— Галя с Геной летом поженятся, и мы с матерью останемся.
— Но как будем жить втроем в одной комнате?
— Пока поживем, а потом чего-нибудь придумаем. Возможно, вступлю в кооператив. У матери есть тысяча рублей, когда уезжала из Сибири, продала дом.
— Сколько лет пройдет, пока получим кооперативную?
Коля не ответил.
— Ты по третьему разряду получаешь сто десять рублей, а еще хочешь в институт поступать. И я, когда устроюсь, тоже больше сотни получать не буду. А сколько у вас в городе надо платить, чтоб снять однокомнатную?
— Рублей тридцать-сорок.
— На сто пятьдесят придется жить. На одно курево, если курить вдвоем, уйдет более двадцати рублей. А на еду? И сколько на одежду останется? Ее ни у тебя, ни у меня нет. И обстановку купить надо.
— Да придумаю чего-нибудь. Найду другую работу, где больше платят.
Вера молчала.
— Об этом еще поговорим, а сейчас пойдем на Волгу. У нас в Заканалье хорошая набережная.
Смеркалось. Ветер поутих, но было зябко. Коля читал стихи.
Подходили к набережной. Впереди маячил громадный памятник Ленину. Он был в лесах.
— Ого, — сказала Вера, — сколько он метров?
— Не знаю, но говорят самый большой памятник Ленину. На этом месте стоял бронзовый Сталин, но его свалили. Потом начали строить этот, из железобетона. Скоро закончат. А сколько он метров, суди сама: каблук Сталина был в рост человека. А памятники одинаковые.
По широкой лестнице спустились к незамерзшей Волге. У воды ветер сильнее, и они спрятались у подножия в нишу.
— Весной здесь поднимается вода на несколько метров и вон те ступени все в воде. Я тебе стихи почитаю.
