Выкурив еще по сигарете, пошли домой. Мать собиралась к дочери. У внучки день рождения.
— Приходите часам к пяти, — сказала мать, уходя.
Он сел на диван и обнял Веру.
— Не надо…
Вечером пошли на день рождения. Выпив вина, она повеселела и болтала с колиными племянницами. Но когда пришли домой, вновь стала грустной.
Утром ушел на работу — Вера спала. Вернувшись, застал веселой. В вечернюю школу опять не пошел.
— Голубка, ты весь день была одна. Надумала чего-нибудь?
— Я могу остаться в Волгограде, но замуж выходить не буду. Раз любишь меня, устрой на работу и помоги прописаться.
— Можно на наш завод. И общежитие есть.
— На ваш так на ваш.
— А потом выйдешь за меня?
— Нет, наверное.
— А встречаться будем?
— Может быть.
— Вера, ты точно решила, что замуж за меня не пойдешь?
— Не пойду. Устраивай на работу. Дай тетрадку, письмо напишу…
— А ты кому пишешь?
Она подняла глаза.
— Я с ним в Тюмени в КПЗ познакомилась. Камеры были напротив. Он говорил, что любит меня. В зону письма писал.
— Из зоны?
— Да, из зоны в зону.
— Ты в зону ему пишешь?
— В зону.
— Сколько ему сидеть?
— Больше года.
— Он знал, за что ты сидишь?
— Знал, конечно.
«Что за человек? — думал он. — Пишет парню в зону, и ей наплевать, что я сижу рядом. Пиши-пиши, все равно письмо дальше почтового ящика не уйдет».
Пришли Галя с Геной. Гена веселый, видать, грамм двести тяпнул.
— Как дела? — спросил он.
Ему не ответили. Вера, заклеив конверт, стала рисовать на газете причудливые силуэты. Гена рассказал несколько анекдотов, она заулыбалась и, встав, сказала:
— Пошли, бросим письмо.
Почтовый ящик висел на здании нарсуда.
Закурили. Она на все вопросы отвечала весело, и ее веселье навевало на Колю тоску.
Гена часа полтора развлекал Колю и Веру, а потом заторопился домой. Галя осталась ночевать дома.
— Я тебя провожу, — сказал Коля, — мне надо позвонить, — и подумал: «Что же с собой взять? А-а, возьму две отвертки и фонарик».
На улице Гена сказал:
— Старик, у меня к тебе базар. Мне Вера говорила: «Бросай Галю и сбежим с тобой».
— А ты не врешь?
— Какой смысл. Я не собираюсь с ней сбегать.
Проводив Гену, пошел назад. Около нарсуда позыркал по сторонам. Ему не приходилось вскрывать почтовые ящики. Посветив фонариком, понял, как его открыть…
Письмо вылетело…
Оно было коротким, но обнадеживающим. Вера не написала ни одного ласкового слова, но мельком виденного в КПЗ парня не забыла. Он порвал письмо в клочья.
В комнате Вера разговаривала с Галей. Взяв тетрадку со стола, увидел клочок газеты. На нем, без знаков препинания, написано: «Иди ко мне моя любовь ты и только ты один». «Неужели Генке писала? — подумал он. — Как быть? Помогать устраивать на работу или нет? Если помогать, надо идти к начальнику отдела кадров. Но он спросит, за что сидела? Хорошо, скажу за хулиганство. В милиции потребуют справку об освобождении. И комендант общежития будет знать, за что она сидела. Да-а. Потом будет жить рядом, а со мной не хочет встречаться, будет назначать свидания с другими. И все на моих глазах. Если сейчас парню при мне письмо писала, то что потом? С работы буду спешить, чтоб увидеть ее, и школу заброшу. Об институте и думать нечего». И он представил: Вера идет по Бродвею с симпатичным парнем под руку и улыбается. Парень говорит ей ласковые слова. «Боже, Верочке говорит ласковые слова другой, а я иду следом». У него кровь хлынула к лицу. «Нет, я не сдержусь, или парню чего-нибудь сделаю, или ей. О, неужели я Веру ударю? Нет-нет, я не смогу жить рядом с ней, если она не будет моей. Неужели придется позорно бежать из Волгограда, чтоб чего-нибудь с ней или с кем-нибудь не сделать? Нет, в одном городе нам не жить. Она на расстоянии забирала все мои чувства, а здесь всего вымотает. Нельзя ее оставлять в Волгограде. Когда ее не будет, сброшу ярмо неразделенной любви. Надо вырвать любовь из сердца. Но как? Может, разругаться с ней, оскорбить даже, и тогда надежды на ее руку не останется. Она будет жить в другом городе, и я ничего не буду о ней знать. Надо, обязательно надо порвать отношения по-крупному. Она обидится и никогда не простит. Сейчас же с ней поговорю».
