На такие рассужденья Катерина, да Лизавета, да Елена отвечали презрительной насмешкою. Мол, смена адресов не мешает им регулярно переписываться с царем и царицей хорловскими, отчего ж братнины письма не доходят? И, возражая мужьям, все, как одна, многозначительно поглядывали на крепостной ров с темною водою. И так им уши прожужжали, что пришлось втихомолку открыть сундучки заветные, дабы удостовериться...
Ох, лучше б им вовек их не открывать!
Ежели помните, попросили братья Ивана-царевича оставить им серебряные памятки. Когда оставлял, были они памятками, и только. А ныне живым укором стали.
В тех частях света, где живут еретики, где вместо церковно-славянского попы проповедуют на латыни, именуют черненое серебро memento mori — «помни о смерти». Каждому в свой срок предупрежденье сие приходит. Так и серебряные ложка, вилка и ножик, Иваном оставленные, теперь почернели.
Михаил Воронов, князь Темного Леса, неотрывно глядел на ложку Ивана-царевича. Помнится, была блестящая, будто звездочка темной ночью, а ныне могильной чернотой покрылася.
Всю ночь просидел Ворон над волшебными книгами, искал в них судьбу шурина. Ничего не сказали ему книги, окромя того, что и так явно было.
Вдруг грянул гром средь ясного неба, и вот уже братец Василий сидит по ту сторону заваленного книгами стола, а ноги по молодецкой привычке на стол возложил.
— Книги эти, — молвил Михаил с укоризною, высвобождая их из-под братниных сапог, — гораздо старше тебя.
— И нудней не в пример!
Фыркнул Орел, глядя на кожаные переплеты. Потом всплеснул руками, будто крыльями, и вытащил из сумы почернелую серебряную вилку.
— С Иваном беда!
— Нету боле Ивана, — уточнил Ворон. — А Кощей Бессмертный вновь гуляет на воле.
Князь Василий сорвал с головы меховую шапку и осенил себя крестным знамением.
— Ах, юнец несмышленый! — воскликнул он, хоть был Иван всего-то четырьмя годами его моложе. — Ведь сам, поди, и выпустил злодея, верно угадал?
Михаил вновь за книги принялся.
— Коротка память у Ванюши. Да где ж это видано — смертью карать за одну забывчивость?.. Я, Вася, так мыслю: дождемся Феника да полетим дело исправлять.
— И где ж шатается ясной ночкой наш востроглазый братец?
— Да по моей просьбе глаза-то и навострил.
— Кого ищет?
— Ивана. — Темные очи Михаила Воронова сверкнули в золотистом свете лампады, и добавил он с горечью: — Иль то, что Кощей Бессмертный от него оставил.
Василий содрогнулся при этих словах.
— Ну довольно, Миша. Душу-то не трави!
— Ладно, не буду. — Ворон посмеялся над чувствительностью своего дюжего братца. — Только ведь, когда Феник отыщет Ивановы останки, тащить их тебе придется. Ты ж из нас троих самый сильный, ежели желудок твой в покое оставить.
— Ах, как смешно! — Князь Василий опасливо указал перстом на одну из книг. — А ты что делать станешь? Книжки читать?
Михаил и не подумал обидеться, лишь кивнул согласно.
— Это уж кому что лучше дается. Хотя мне от моего дела тож радости не много.
— Еще бы! Колдовство до добра не доводит.
— Кому ты говоришь! Чего доброго, чернокнижие еще в привычку войдет, как потом избавишься? Да делать нечего — Иван мне как родной.
— Небось Кощей поначалу тоже хотел как лучше.
— Скажешь тоже! Какое там «лучше», коль он душу дьяволу продал?
— А мы чем занимаемся?
Князь Михаил Ворон долго не отвечал, все глядел в книгу, где среди прочего сказано, как смерть вспять повернуть. Несмотря на умудренность в колдовских делах, содрогался он при одной мысли о такой темной ворожбе и знай осенял себя животворящим крестом.
Наконец, видно найдя то, что надобно, он тихо повторил:
— Будем ждать от Феника вестей.
Долго ль, коротко длилось ожидание, но вот разошелся потолок терема — и предстал братьям Финист Ясный Сокол. Лицо его осунулось, волосы слиплись от морской соли, но взгляд светел был и остер, как всегда. Порылся он в поясном мешке и выложил на стол почернелый серебряный ножик.
— Много верст пролетел я над морем, над сушею и, мнится, нашел наконец то, что нам нужно. — С этими словами он уселся, взял кубок с вином да промочил саднящее горло.
