В конце XVII в. было невозможно участвовать в политической революции и не задумываться о перспективах или призраках (в зависимости от точки зрения) религиозной революции. В этом отношении значение революции 1688 г. не только в том, что она принесла, но и в том, что ей не удалось сделать. Многие ее современники надеялись на радикальный пересмотр итогов церковного урегулирования 60-х годов. Ходили разговоры о создании по-настоящему всеохватывающей национальной церкви. Для некоторых диссентеров, особенно пресвитериан, шансы на примирение с правящими кругами казались наиболее вероятными со времен конференции во дворце Хэмптон-корт в 1604 г. Однако, как оказалось, их надеждам не суждено было сбыться. Как и в 1662 г., землевладельцы-джентри, поддерживавшие англиканство, не могли допустить ослабления иерархической и епископальной структуры Англиканской церкви. В условиях того времени уже было бы неправильно говорить о наступлении реакции в духе проповедей Уильяма Лода или других сторонников Высокой церкви. Но признаки настоящего сближения с диссентерами довольно быстро сошли на нет. Вместо этого им предложили наименьшую из возможных в тех условиях уступок, а именно с неохотой дарованную веротерпимость. Акт о терпимости (Toleration Act, 1689) давал протестантам-нонконформистам свободу вероисповедания в местах, разрешенных англиканскими епископами, при условии что они разделяют основные доктрины, изложенные в Тридцати Девяти статьях и санкционированные Актом о единообразии. По сравнению с предложениями, сделанными диссентерам всех направлений Яковом II, такие уступки казались незначительными.
Именно по этим причинам значение Акта о терпимости обычно умаляется. Жестко ограниченные свободы для тех, чьи верования также были весьма твердыми, выглядели недостаточной наградой людям, отвергшим соблазны, предлагаемые Декларацией индульгенции 1672 г., и приветствовавшим Вильгельма Оранского. Но подобные суждения сильно зависят от выбранной точки зрения. Диссентерам, которых энергично преследовали с начала 80-х годов XVII в., Акт о терпимости давал невиданную до тех пор официальную защиту. С точки зрения ревностных христиан, сохранение сути послереставрационного устройства было не менее важным. Молитвенник 1662 г. продолжал оставаться основой богослужебной практики Англиканской церкви вплоть до XX в.; однако в 1689 г. казалось, что он является шаткой платформой для вероучения, без упрочения которого господствующая форма протестантизма могла исчезнуть. Исключительное положение Англиканской церкви парадоксальным образом оказало сильное влияние на сложившуюся в XVIII в. репутацию Англии как «цивилизованного общества в варварском окружении». Национальная церковь, охватывающая большинство населения, за исключением небольшого числа сектантов и католиков, создавала бы совсем другое положение вещей по сравнению с ограниченным религиозным учреждением, сосуществующим с большим количеством инаковерующих. Возможно, именно данное отличие казалось признаком терпимого, плюралистического общества. Признание свободы вероисповедания на законодательном уровне далеко превзошло все достигнутое к тому времени в данном отношении большей частью Европы, и Вольтер указывал на него как на важнейший элемент развития свободного общества. Но ведь и это было во многом одним из следствий революции.
Достижения тех лет имели свою цену, выражавшуюся в социальной напряженности и политических конфликтах, которыми отмечен этот «золотой век». Кризис религиозных установлений, несомненно, представлял собой наиболее яркий признак такой напряженности. Громко звучал призыв: «Церковь в опасности». Хотя ретроспективно можно сомневаться, была ли эта опасность реальной. Веротерпимость; конечно же, нанесла сильный удар тем, кто мечтал возродить Церковь времен архиепископа Лода. Однако развитие веротерпимой теологии и соответствующих настроений в обществе привело к тому, что большинству она казалась достаточно безвредной. Более того, политическая монополия, закрепленная за англиканами актами о присяге и о корпорациях, после революции осталась в неприкосновенности. Однако и здесь имелась своя особенность. Дело в том, что диссентеры могли бросать вызов этой монополии и обходить ее. Готовность многих религиозных диссидентов эпизодически подчиняться догматам официальной церкви, ежегодно причащаясь по англиканскому обряду для подтверждения своего статуса, а в остальное время отправлять культ в собственных молитвенных зданиях служила постоянным источником раздражения для их противников. Не совсем ясно, насколько распространенной была практика непостоянного следования догматам Англиканской церкви, Однако несомненно, что, церкви диссентеров были признаны публично, и теперь двойные стандарты, ясно осознаваемые теми, кто их посещал, стали очевидными для всех. Кроме того, общий климат 1690-х и 1700-х годов провоцировал тревогу и даже истерию у части церковных служителей.
